Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Относительно Бессарабии «Сталин ответил, что в настоящее время Советское правительство не располагает намерениями трогать Румынию», не без цинизма добавив, что «ни со стороны Румынии, ни со стороны Прибалтийских государств в настоящее время не предвидятся никакие эскапады, потому что все они изрядно испуганы». В заключение он дал принципиальное согласие на просьбу собеседника о возможном использовании мурманской гавани для ремонта немецких подводных лодок.
В 17.40 разговор закончился, и Риббентропа пригласили поужинать. В прошлый раз дело ограничилось скромными посиделками в узком кругу после подписания пакта, сейчас гостю показали настоящее русское (точнее, кремлевское) застолье. За столом, кроме Сталина и Молотова, был весь синклит: К. Е. Ворошилов, Л. М. Каганович, А. И. Микоян, Л. П. Берия, Н. А. Булганин, Н. А. Вознесенский, В. П. Потемкин, С. А. Лозовский, В. Г. Деканозов, А. А. Шкварцев, Е. И. Бабарин, В. Н. Павлов и почему-то секретарь Президиума Верховного совета СССР А. Ф. Горкин. Риббентроп сидел на самом почетном месте — рядом со Сталиным и напротив Молотова.
Было весело. Об этом можно судить даже по суховатому отчету Хильгера: «Ужин был дан в соседних залах Кремлевского дворца и происходил в очень непринужденной и дружественной атмосфере, которая особенно улучшилась после того, как хозяева в ходе ужина провозгласили многочисленные, в том числе весьма забавные, тосты в честь каждого из присутствовавших гостей. Первый тост был адресован г-ну министру. В нем содержалось приветствие „приносящему удачу“ гостю, и он был завершен „ура!“ в честь Германии, ее фюрера и его министра.
В ответном тосте г-н министр поблагодарил Советское правительство за теплый прием и заявил, что он с особым удовольствием последовал приглашению Советского правительства приехать в Москву во второй раз после того, как во время его первого посещения было заложено хорошее начало для установления дружественных отношений между Германией и Советским Союзом в форме пакта о ненападении. После этого поджигатели войны развязали войну, следствием которой было уничтожение Польши. Тот факт, что Германия и Советский Союз приняли на себя задачу навести спокойствие и порядок на территории бывшего польского государства, является залогом их дальнейшего дружественного сотрудничества на широкой основе. На этот раз он приехал в Москву, чтобы заключить окончательное соглашение и предпринять урегулирование отношений на тех территориях, которые находятся между Германией и Советским Союзом. Установление совместной границы и тот факт, что Германия и Советский Союз снова становятся непосредственными соседями, открывает обнадеживающие перспективы успешного сотрудничества в будущем. Советский Союз получил большие территории, на которых живут родственные по крови украинцы и белорусы. В это же время Германия смогла включить в состав своей старой родины многих своих единоплеменников. Восстановлено непосредственное соседство, которое в течение многих столетий существовало между Германией и Россией. Оно представляет надежный фундамент дружбы между обеими странами. Фюрер желает осуществления этой дружбы и считает ее вполне возможной, несмотря на существующие различия в обеих системах. В этом духе он предлагает тост за здоровье членов Советского правительства, и особенно за здоровье товарищей [интересно, Риббентроп так и сказал „товарищей“? — В. М.] Сталина и Молотова, которые оказали ему столь сердечный прием.
В течение вечера г-н Молотов снова поднимал бокал за здоровье г-на министра и добавил, что Советское правительство особенно радо увидеть у себя г-на Риббентропа, ибо этот человек никогда не приезжает понапрасну. При первом приезде он заключил договор о ненападении, теперь предстоит заключение нового договора, который закрепит дружбу и границы между обоими государствами. Темп 650 километров в час, с которым действует г-н Риббентроп, вызывает у Советского правительства искреннее восхищение[61]. Его энергия, его сила воли являются залогом того, что свершенное им дело создания дружественных отношений с Германией [так в документе. — В. М.] будет устойчивым.
В своем тосте, адресованном Сталину, Молотов подчеркнул решающую роль, которую сыграл этот человек при преобразовании отношений между Советским Союзом и Германией. В своем тосте в честь немецкого посла графа фон дер Шуленбурга Молотов высоко оценил его неустанные и последовательные усилия в совместном деле и поблагодарил его за совершенную работу».
«Подавали великолепные блюда, — вспоминал Риббентроп, сидя на тюремном пайке, — а на столе стояла отличавшаяся особенной крепостью коричневая водка [видимо, „Старка“. — В. М.]. Этот напиток был таким крепким, что от него дух захватывало. Но на Сталина коричневая водка словно не действовала. Когда по этому случаю я высказал ему свое восхищение превосходством русских глоток над немецкими, Сталин рассмеялся и, подмигнув, выдал мне „тайну“: сам он пил на банкете только крымское вино, но оно имело такой же цвет, как и эта дьявольская водка»{24}.
Выпить советские вожди любили. Еще большим удовольствием было «вусмерть» напоить гостя, о чем на старости лет любил вспоминать Молотов. Он провозглашал все новые тосты, попутно упоминая Сталина, который каждый раз поднимался и пил за здоровье тостуемого. После очередного тоста вождь заметил: «Если Молотов хочет выпить, никто не против, но не надо все время ссылаться на меня» (запись Хенке). Риббентропа не напоили, но подливали усиленно, как и всем прочим гостям. Занятный рассказ об этом оставил Хильгер: «Я сидел напротив него [Сталина. — В. М.] по диагонали. Берия, сидевший справа от меня, пытался наливать мне больше, чем я хотел. Сталин увидел, что мы с Берия о чем-то спорим, и спросил через стол: „В чем дело?“ Когда я объяснил, он ответил: „Если вы не хотите пить, никто не может вас заставить“. „Даже сам глава НКВД?“ — пошутил я. „Здесь, за этим столом, даже глава НКВД имеет не больше слова, чем кто-либо другой“, — последовал ответ»{25}.
После ужина и непринужденной беседы Риббентроп со свитой отправился в Большой театр, где была зарезервирована правительственная ложа, и посмотрел один акт «Лебединого озера». «Собравшаяся в театре публика проявила оживленный и благожелательный интерес к высоким немецким гостям», — деликатно пишет Хильгер. Конечно, как было не поглазеть на заезжую знаменитость, тем более из той страны, которая еще позавчера была исчадием ада, а вчера стала лучшим другом! «Сам спектакль явился новым доказательством высокого уровня русского балета, главные роли в честь высокого гостя исполнялись наилучшими русскими балеринами». Риббентропу зрелище понравилось: «Прима-балерина, приехавшая ради нас из Ленинграда, танцевала великолепно. (Мне вспомнилось время четвертьвековой давности — еще перед Первой мировой войной, когда я в доме моих нью-йоркских друзей увидел незабываемую Анну Павлову и восхищался этой необыкновенной женщиной.) Я хотел было лично поблагодарить балерину, но граф Шуленбург отсоветовал: это могут воспринять с неудовольствием. Я послал ей цветы, надеясь, что в Кремле это не
