Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

германской стороны тоже присутствовали старые национал-социалисты вроде [данцигского. — В. М.] гаулейтера [Альберта. — В. М.] Форстера, который после банкета заявил, что он как будто общался со старыми партийными товарищами. Таково было и его (министра иностранных дел) впечатление[65]. Может показаться странным, но, по его мнению, позиция русских — разумеется, коммунистическая и потому неприемлемая для национал-социалиста — более не имеет ничего общего с мировой революцией. Сталин стремится придать Российской империи централизованную организацию и в значительной степени достиг своей цели, поскольку в России ничего более не происходит без его желания…

Россия не представляет ни внутренней, ни внешней опасности для национал-социализма или фашизма. Нет никаких свидетельств того, что русские пытались как-то вмешиваться во внутренние дела Германии после заключения пакта. Фюрер считает, что между большевизмом и национал-социализмом есть четкое различие, но в то же время с Россией можно заключить благоприятное торговое соглашение; немалое количество дивизий, которые в иных обстоятельствах пришлось бы держать в резерве для обороны против русских, теперь можно использовать на Западе; взаимопонимание с Россией обеспечило Германии безопасный тыл. Россия переживает перемены глобального масштаба. Она отказалась от идеи мировой революции. Насколько известно в Германии, ее связи с Третьим Интернационалом ослабели, а русские в основном удалены оттуда. В результате организационных реформ, проводимых большевистским режимом, все взоры обращены внутрь страны, поэтому на международной арене Россия не намерена предпринимать никаких действий»{47}.

Мысль о перерождении советского большевизма в русский национализм содержалась и в письме Гитлера от 7 марта, которое Риббентроп вручил Муссолини в начале беседы{48}. На следующий день дуче напомнил, что в 1924 году он одним из первых официально признал СССР и в 1933 году заключил с ним Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете, но не изменял антикоммунистическим убеждениям и уверен, что Советский Союз возобновит пропаганду за границей, как только иностранные коммунисты оправятся от шока после Московского пакта. Накануне Риббентроп заметил как о чем-то само собой разумеющемся, что Москва «была втянута» в войну с Финляндией. Дуче не прокомментировал сказанное, заметив лишь, что примирение воюющих стран соответствует интересам Италии и Германии, равно как и предупреждение советской экспансии в Румынии.

Рейхсминистр все-таки добился своего. Муссолини заявил о готовности вступить в войну в Европе и Северной Африке в ближайшее время, подчеркнув враждебность итальянцев к Англии и Франции, но попросив помощи в виде поставок сырья, и согласился на нормализацию отношений с Москвой. Куда меньший энтузиазм вызвали у него призывы к сотрудничеству с Японией, политику которой Муссолини назвал «убийственно медленной».

Вернувшись в Берлин, Риббентроп сообщил советскому полпреду: «Я сказал ему [Муссолини. — В. М.], что наши отношения с Россией становятся все более тесными и что с заключением пакта о ненападении и договора о дружбе создан базис для прочного и ясного сотрудничества этих стран. Я одновременно сказал Муссолини, что мы в Германии сожалеем, что между Италией и Россией не имеется близких взаимоотношений, как между Россией и Германией. В особенности сожалел я об этом потому, что как раз сам Муссолини перед заключением советско-германского соглашения говорил, что он приветствовал бы с точки зрения Италии улучшение отношений Германии с СССР. […] Дуче сказал, что он сам также желал бы улучшения советско-итальянских отношений». Заявив о готовности содействовать примирению между Римом и Москвой, «Риббентроп подчеркнул, что сообщает все это для информации Молотова и Сталина», — немедленно доложил в Москву Шкварцев[66] 49.

В Риме Риббентроп попросил об аудиенции у папы Пия XII (Эудженио Пачелли), бывшего нунция (посла) в Германии, а затем кардинала статс-секретаря, то есть министра иностранных дел Святого престола. 11 марта рейхсминистр со свитой посетил Ватикан. Папа воздержался от критики нацистского режима, но заговорил о положении католиков в Рейхе. Риббентроп объяснил, что Германия ведет борьбу за существование, которая занимает все внимание фюрера и не терпит компромиссов; гармония между режимом и церковью возможна при условии, что духовенство будет окормлять паству, а не вмешиваться в политику. Он добавил, что еще ни одна революция в истории человечества не затронула Церковь так мало, как нацистская. В конце аудиенции папа спросил, верит ли его гость в Бога. «Я верю в Бога, но не принадлежу ни к какой конфессии», — ответил тот.

Риббентроп остался доволен, поскольку, по мнению итальянского посла в Ватикане Дино Альфиери, преследовал, прежде всего, пропагандистские цели и стремился показать, что между Третьим рейхом и Святым престолом нет трений или разногласий. Разговор с кардиналом статс-секретарем Луиджи Мальоне был более конкретным и менее приятным: рейхсминистр отказался допустить в Польшу представителя Ватикана и не разрешил передачу субсидий тамошним католикам{50}.

Восемнадцатого марта фюрер и дуче встретились на перевале Бреннер — впервые после Мюнхенской конференции. Именно так: на протяжении всего судьбоносного 1939 года лично они не встречались ни разу, а проблемы копились. Фюрер был недоволен неучастием Италии в войне и ее профинской позицией, дуче — ориентацией на союз, пусть временный, с Москвой, надеясь все-таки договориться с Западом. Доминирование Гитлера стало очевидным, его монологи практически исключали возможность дискуссии. 21 марта Риббентроп направил Шуленбургу информацию о встрече для передачи Молотову, однако нарком принял его только через пять дней. Основные итоги переговоров сводились к следующим пунктам: «Обмен мнениями показал, что ввиду упорства западных держав возможности заключения мира в настоящий момент нет. Германия поэтому непоколебима в своей решимости продолжать войну до победного конца. Беседа между фюрером и Муссолини вновь подтвердила, что Италия ясно и безусловно стоит на стороне Германии. В беседе было установлено полное единомыслие о формах дальнейшего сотрудничества между Германией и Италией, направленного против западных держав. К вопросу об отношениях между Германией и СССР Муссолини заявил, что он понимает и приветствует германско-советское сближение. При этом Муссолини упомянул, что в свое время он, после Германии, первым вошел в официальные сношения с Советским правительством. Муссолини ясно дал понять, что он считает желательным улучшение отношений между СССР и Италией. Фюрер подробно изложил Муссолини, как он путем опыта пришел к убеждению, что соглашение между Германией и Англией невозможно, как он, поэтому, стал искать сближения с Советским Союзом, которое стало возможным благодаря мудрой прозорливости Сталина. Фюрер подчеркнул, что, по его мнению, между Германией и СССР не только нет никаких противоречий, но что обе страны дополняют друг друга политически и экономически. Фюрер выразил свое твердое убеждение в долговечности германо-советских отношений и заявил, что он исполнен желания и решимости углубить и развивать эти отношения. Фюрер и Муссолини констатировали, что ввиду отсутствия каких-либо противоречий между Германией, Советским Союзом и Италией добрые отношения между ними диктуются их общими интересами» (русский текст, зачитанный Хильгером).

«После чтения вышеуказанной информации о встрече Гитлера с Муссолини Шуленбург останавливается на вопросе об улучшении советско-итальянских отношений. Он сообщил,