Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не прошло и недели после посещения Пием Сан-Лоренцо, как Муссолини заточили в тюрьму. Он был свергнут в результате голосования в собственном фашистском Большом совете и вскоре после этого арестован по приказу короля [5]. Гитлер был ошеломлен тем, что фашисты Рима «растаяли, как снег на солнце» [6]. Нацисты еще освободят Муссолини и поставят его главой марионеточного государства в Сало на озере Гарда, на севере Ломбардии. После этого они восстановят в Риме фашистскую власть. Итальянский генерал Пьетро Бадольо попытался, подобно Пию, защитить столицу, в августе 1943 года объявив Рим демилитаризованным, «открытым» городом. Но его усилия не увенчались успехом. Нацисты ринулись на юг, осуществляя операцию «Аларих», названную по имени короля готов, захватившего Рим в 410 году. 9 сентября Бадольо бросил город на произвол судьбы, промчавшись по Виа Тибуртина следом за королем, ехавшим в зеленом «фиате» [7]. Битва за Рим началась на следующий день у Порта-Сан-Пауло, откуда уходил из города навстречу смерти святой Павел. Младшие офицеры и штатские противостояли нацистской артиллерии в героическом, но безуспешном бою. «У нас кончились боеприпасы. Делайте сами что сможете, парни», – якобы сказал один офицер [8]. Впервые двери базилики Святого Петра остались закрытыми при свете дня. Как записала в своем дневнике монахиня-американка, мать Мария, «на улицах лилась кровь» [9].
Выше, на Виа Венето, нацистский генерал Курт Мельцер проводил время в роскошных покоях Hotel Excelsior с выпивкой, едой и женщинами. Опьяненный властью, он девять месяцев пробудет «абсолютным хозяином» полутора миллионов горожан Рима [10]. Мужчин и женщин хватали на улицах, нацисты врывались в квартиры. День и ночь шли аресты и конфискации. В грязных камерах тюрьмы Regina Coeli арестованные ждали депортации, многие – смерти. Угодивший туда журналист Паоло Монелли писал о терроре, устроенном Мельцером: «Он командовал, запрещал, подавлял» [11].
Летом 1943 года папа Пий XII вышел к народу. В ноябре, когда четыре бомбы упали на Ватикан, народ хлынул к папе. В куполе базилики Святого Петра разлетелись стекла, была разбомблена радиостанция Ватикана. Нацистская пропаганда поспешила ткнуть пальцем в «англо-американских варваров». Но народ Рима знал, что к чему. Он собрался на площади перед собором, где Пий появился в окне своей библиотеки, чтобы слушать голос народа. Следующей весной, когда немцы еще оставались в городе, Пий вышел на балкон и предстал перед толпой из нескольких десятков тысяч человек. Разъяренный бомбежками, голодом и нацистскими облавами, народ требовал аудиенции у папы. По словам одной женщины, папа был единственной святыней и утешением для людей, толпившихся под крышей изогнутой колоннады Бернини. «Немецкие солдаты патрулировали границу, словно показывая, как близко мы подошли к черте, где кончается мир и начинается притесняемый город» [12].
Неизменное значение папы для римлян могло в то время показаться странным для чужаков. Как и король, Пий XII и его предшественник Пий XI (1922–1939 гг.) тесно сотрудничали с Муссолини. В 1933 году, когда Пий XII был еще государственным секретарем Ватикана, эти двое сговорились с Гитлером о заключении конкордата. Но еще до бегства короля Виктора Эммануила III немецкий дипломат Эрнст фон Вайцзеккер заявлял, что «в данный момент папа – нравственный король Рима» [13]. В то время было бы легко «создать папское государство под его властью» [14]. Но удержать папу у власти было бы трудно, так как, несмотря на признание папы святым отцом, ожидания, приоритеты и принципы мира, в котором он жил, находились в процессе коренного изменения. С концом Второй мировой войны умерла и рожденная при Рисорджименто монархия: 2 июня 1946 года Италия большинством в 54 % проголосовала за превращение в республику. Для таких людей, как политик-социалист Пьетро Ненни, это был протест против всего «старого режима». Он говорил, что отдал голос «не только против Квиринала, но и против Ватикана» [15].
Нравилось это Ненни или нет, папство выжило. Его существование зависело от принципов, имевших отношение не к народовластию, а к вечному и божественному. При стремительных переменах в обществе папы по-прежнему пользовались уважением и любовью людей как вселенские пастыри. В 1870 году итальянский король лишил Пия IX (1846–1878 гг.) его традиционной политической власти. Но к 1945 году папа остался в Риме единственным монархом [16].
* * *
Даже в 1870 году присутствие папы сильно давило на город, особенно с точки зрения короля Виктора Эммануила II (1861–1878 гг.). Символическое значение города как престола империи и центра христианства послужило причиной сделать его итальянской столицей. Размышляя об этом выборе, величавый премьер-министр короля Кавур называл Рим «единственным городом Италии, не имеющим сугубо городской памяти; вся история Рима со времен цезарей по сей день – это история города, значение которого простирается далеко за его пределы» [17]. Через свои маленькие овальные очки Кавур издали взирал на Рим, «судьба которого – быть столицей великого государства» [18]. До своей смерти в 1861 году Кавур так и не побывает в Риме. Когда туда пожаловал Виктор Эммануил II, реальность Рима не соответствовала представлению короля о нем. Занимая свою столицу на Новый год в 1870 году, король якобы произнес: «И это все?» [19]. Он планировал церемонию пышного въезда, но Тибр как раз вышел из берегов, и улицы Рима залило зловонной водой.
Как ни разочаровал Рим Виктора Эммануила, вскоре покажется, что Рим способен затмить самого короля. Воинственный министр Франческо Криспи, будущий премьер, жаловался, что «король Сардинии для Рима слишком мелок». Мечтая о лидере, чья весомость будет соответствовать городу, Криспи заявлял: «Рим, столица мира, достойна быть престолом великой монархии или папства». Героическая борьба за объединение Италии завершилась, и теперь Виктору Эммануилу нелегко было утвердиться в городе, до такой степени перегруженном символикой. К тому же в Риме все еще были привязаны к папе, по-прежнему называвшему себя пленником своего дворца при базилике Святого Петра. Ситуация была настолько щекотливой, что король даже отказывался поселиться в Квиринальском дворце. Как главная резиденция папы-монарха то было очевидное жилище короля, вот только папа отказывался отдавать ключи от него. По закону о гарантиях от 1871 года ему были предложены Латеранский и Ватиканский дворцы, а также почести и свобода действий в его церковной ипостаси [20]. Пий категорически отверг это предложение, делавшее его подданным итальянского государства с его законами; его действия в качестве главы христианской церкви не могли зависеть от прихотей сомнительного светского правителя. Взбешенный требованием отдать Квиринальский дворец, папа напоминал, что даже похитители, присланные Наполеоном Бонапартом, не дерзнули попросить, чтобы их впустили через парадный вход [21]. Король, в свою очередь, отказывался вселяться в Квиринал как завоеватель. По словам его премьер-министра Джованни Ланца, Виктор Эммануил находил саму «мысль о жизни во дворце, оспариваемом папой, отталкивающей… и предпочел бы поселиться в своем охотничьем шатре» [22].
Националисты рисуют Рим 20 сентября 1870 года как город, полный ликующих толп и трехцветных флагов, однако итальянский король хорошо понимал, что взятие Рима произошло не по требованию народа. Даже в более широком итальянском контексте по вопросу о захвате папской столицы существовали разногласия. В доме Витторио Шалоя, будущего профессора и сенатора, а тогда еще подростка, бурно радовались. А вот вся семья писателя, журналиста и политика Филиппо Крисполти лила слезы [23]. Британский посланник Х. Кларк-Джервуаз писал, что «наблюдал много примеров, когда праздновали от страха, когда толпа силой принуждала жителей устраивать иллюминацию и вывешивать итальянские флаги» [24]. Некоторые знатоки предполагают, что в Риме вряд ли набиралось так уж много пламенных националистов, прятавших у себя запрещенный трехцветный флаг. Папский зуав Патрик О’Клери явно пристрастен, но все же он утверждал, что в Рим свезли для ликования «чернь из других городов Италии» [25].
Но даже если это и было преувеличением, в некоторых кварталах материализовались худшие
