Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

В советское время в усадьбу перевезли коллекцию фарфора купеческой семьи Морозовых и устроили тут музей керамики. Музей и ныне располагается в Оранжерее, и его очень даже стоит осмотреть: один революционный фарфор чего стоит. Только день для экскурсии выбирайте летний, сухой и солнечный. А то керамику увидите, а усадьбу нет – там дом деревянный, его от сырости берегут.

Кашенкин луг

…у реки Каменки

Кто сказал, что Нью-Йорк – это город контрастов? Не верьте управдомше из «Бриллиантовой руки», твердо выучившей пропагандистское клише из газеты «Правда». Москва – вот воистину город контрастов! Только что ехали по Королева, мимо телебашни, нашпигованной легковоспламеняющимися фидерами (о которых, впрочем, со времени пожара многие уже успели забыть), мимо стеклянной коробки телецентра, под крышу набитой «Бетакамами» и другой неведомой неспециалистам техникой грядущего – и вдруг: «Следующая остановка – “Кашенкин луг”». Вот так прямо из XXI века в какой-нибудь XV–XVI. На лужок, на травку, в ночное, к костру под луной…

Стоп, приехали, слезайте, граждане. Машина времени сломалась. Нет лужка – застроили, в ночное выходят вместо коней машины, разве что ржут сигнализацией похоже. Смотреть на луну мешают фонари. Только и осталось, что одно название, да и то непосвященному не понять. Сейчас просветим.

Луг здесь и правда был – в незапамятные догородские времена. Кашенкиным его называли совсем даже не по фамилии владельца, а от речки, которая этот лужок заливала. Начиналась речка примерно у нынешней станции метро «Петровско-Разумовская», текла по сегодняшней улице Академика Комарова, пересекала территорию теперешнего Главного ботанического сада и впадала дальше в Яузу. Впрочем, прошедшее время в этой фразе вряд ли уместно: и начинается, и течет по Комарова – но все это она делает в трубе. И только в Ботаническом саду речка выходит из рукотворного укрытия и по живописному каскаду из пяти прудов устремляется к Яузе.

А называется речка… а вот и не знаем мы, как она называется. Все справочники называют ее Каменкой, добавляя в стыдливых скобках: (Кашенка). По нашему дилетантскому, без опоры на филологическое образование, мнению, перепутаница в названиях вряд ли могла возникнуть в устной речи. А вот в письменной – запросто. Начертали на карте неразборчиво, вот и принял чтец из следующего века букву «м» за букву «ш». Так и стал луг у каменистой речки Каменки Кашенкиным. Потом лужки застроили, но название – спасибо – не потеряли, отдали улице. Кстати сказать, кроме этой махонькой улицы тут же рядом лежала большая – и по названию – Большая Кашенкинская улица. Это на ней стоят и большая телебашня, и большой телецентр. И маленький домик, где жил Сергей Павлович Королев, имя которого улица получила, когда перестало биться его сердце.

Кетчер

Кто или что?

Волна переименований, окатившая Москву после революции, и обратный вал, вернувший стертые было с карты старые названия, привели к занятному результату: планы Москвы покинули (или почти покинули) известные по школьной программе фамилии, зато по-прежнему украшают имена тех, кто выходил за пределы обязательного знания и до кого в связи с этим руки дошли много позже. Эти самые поздние, 60-х – 70-х годов, названия пришлись на улицы, лежащие далеко за Садовым кольцом, а потому не имевшие дореволюционной истории. Случается так, что и жители этих улиц знать не знают, чем прославился человек, чью фамилию они добросовестно выводят на конвертах и в анкетах. А если фамилия к тому же имеет нерусское звучание, тут уж совсем дело труба: кто его знает, может, и не человечье имя улица носит, а другой какой в названии смысл?

Столь длинная присказка делает почти что ненужной и саму сказку. А сказка у нас – об улице Кетчерской, что с 1970 года числится в Кускове, заменяя собою целых два Кетчерских же проезда, прежде существовавших в этом районе. А кто такой этот Кетчер и с какой буквы он пишется? Может, это вообще не человек, а аппарат вроде газгольдера, улица которого есть в двух остановках электрички от Кускова, в Карачарове?

Продвинутый современник знает английское слово «кетчер» – ловец, знает кетчер – рыболовную снасть, знает кетчера – игрока в бейсбол, его еще не надо путать с питчером. Не знаем, горевать или радоваться, но наш юный современник скорее прочтет на языке оригинала роман Сэлинджера «Кетчер во ржи», название которого неточно и неблизко от смысла перевели на русский язык «Над пропастью во ржи», чем роман полузабытого на пути от социализма к капитализму Александра Герцена «Былое и думы». Хотя нужный нам и увековеченный в Кускове Кетчер обнаружится именно там.

Был потребный нам Кетчер обрусевшим за поколения шведом, врачом по специальности, крупным московским чиновником по роду деятельности, переводчиком по призванию и велению души. Именно Николаю Христофоровичу мы обязаны чудным названием «Укрощение строптивой». Не будь его замечательного перевода, называть бы нам известную комедию Шекспира неуклюжим словосочетанием «Образумленная злая жена» или другим каким корявым именем. Впрочем, переводы Кетчера одобряли далеко не все, чему свидетельством эпиграмма, приписываемая Тургеневу:

Кроме обожаемого Шекспира Кетчер отметился переводами Гофмана, Шиллера, Купера и других заметных писателей. С переводов при капитализме не проживешь, вот и служил Кетчер сначала штадт-физиком, то есть главным городским врачом, а потом и начальником Московского врачебного управления. Недоглядели, видать, там наверху – поставили на высокий пост неблагонадежного: близкого друга и участника кружка Герцена-Огарева, хранителя полного списка запрещенных стихов Пушкина. Был Николай Христофорович милым и отзывчивым человеком, любившим своих друзей «до притеснения», как точно заметил в «Былом и думах» Герцен. Он посвятил любимому другу целую главу – к ней мы вас и отсылаем.

Капелька, Кипятка, Кровянка…

«К»-речки

Краеведы приблизительно подсчитали: в границах современной Москвы 20 с