Марта - Светлана Гресь

начал свой привет со всех доступных его памяти слов. Залепетал, заикаясь от обуявшего его ужаса, непослушными губами, вспоминая все, что знал иностранного. На каком языке могут говорить эти страхолюдины?

― Эт-то не я. Данке шоп, не глядите на меня так нехорошо, а то мне уже чего-то совсем нехорошо, – от страха забыв все слова чужие.

― Уверяю вас, – пересохшими губами. – Я с-с-совершенно здесь п-п-посторонний… пацан. Мимо случайно г-г-гулял, п-п-прохаживался, так сказать, туда-сюда, сюда-туда и немного дальше. – И потом сбивчиво, печально. – Кстати, мадам, я здесь вас с вечера дожидаюсь. Не угодно ли взглянуть на мой гостинец. Возьмите. П-п-прошу не откажите. Если он немного не такой, к-какой, то, не думайте, он даже очень такой, какой…

Пытается сзади на скамейке нащупать петуха. Да где же он, проклятый? Сердце от страху сейчас выскочит. Бестолково шарит рукою.

― Он может быть даже и не очень того, но, уверяю вас, он даже очень тово…– растерявшись вконец. – где же он? – угодливо, – весьма резвый малый, имею честь заверить. Вам будет весело, ей, Богу, то есть, не Богу, то есть… – облизнул губы пересохшие, затараторил. – А, если искушать изволите, так не глядите, что породою не вышел. З-знаете, маленькая рыбка в-всегда лучше большого таракана. – Добавил отрешенно. – Особенно, если не имеется ни того и ни другого.

Даже Петька сбежал, что уже говорить ему. Собравшись с духом.

― Знаете, мадам, я решил доставить себе удовольствие наведаться к вам в другой раз. Попозже! Немного погодя! Потом, вот точно! А сейчас не хочу растягивать наше приятное свидание, боюсь надоесть, тем более, не имею паршивой привычки мусолить глаза своим мелким присутствием.

― Неразгаданный мой, ненасытный, – загадочный шепот, как далекое эхо,– единственный.

― Ну что вы, что вы, – замахал котомкой, – вон, сколько у вас поклонников, один интереснее другого, аж, глаза сами по себе лезут наружу от такой красоты, – добавил тоскливо. – Тетеньки, дяденьки, зачем я вам, неприглядный такой. – В душе ознобом пронеслось, – ему крышка, гробовая, загрызут и спасибо не скажут. Чего приперся, дурень? Что дальше делать? Неужели наступил смертный час? – скривился кисло.

― Я… вы т-такая красивая, осмеливаюсь доложить. Жутко… – вздрогнул, заискивающе, выпучивши от ужаса глаза,– вот если только носик припудрить для улучшения наружности. – Добавил уныло. – Побеседуем в другой раз. В другой раз вот точно, вот обязательно, а сейчас, будьте всегда здоровы! До свидания! Скорого! Я бы пожал вашу нежную ручку, но, поверьте, не смею задеть ваших прелестей. Успехов вам в ваших делах загробных! – не в силах оторвать взгляд напряженный, пятится назад.

А она подходит все ближе и ближе, ведя за собой толпу в развевающихся, истлевших одеждах. Уроды! Один страшнее другого.

― Вы бы свое лицо занавесили обратно. Рожу, говорю, свою спрячьте, а то простудитесь. Холодно здесь у вас. З-зуб на з-зуб не попадает.

Не болейте, не кашляйте, тетенька бабушка. Сбегаю домой. Забыл дверь закрыть. – обходя задом лавочку.

― И подарок потом принесу, обязательно. Если я что-нибудь пообещаю, то всегда выполняю. Вы же увидели мою честность, да? – оглядываясь уныло. – Осмелюсь заметить у вас и возможности – то нету, чтобы скушать мое подношение. На чем вы его зажарите? Очень, – добавил тоскливо, – осмелюсь доложить, крикливый этот был, что нынче сбежал. Я принесу другого… даже двоих, больших, жирных… Извиняюсь крепко, я уже пойду. Они меня там ждут. Я ухожу, а вы оставайтесь, погуляйте еще. Тут такой свежий воздух, что… задохнуться можно.

― Иди ко мне. – Протягивает свои жуткие руки.

― Что-то меня к этой барышне совсем не тянет. – Обращается к ближайшему скелету. – Не хотите воспользоваться. Уверяю, мне совершенно не жалко.

С печальным стоном, – я люблю тебя. Иди ко мне.

― Не могу ответить глубокой взаимностью. Хочу сказать, что вы полностью не в моем вкусе. Вы бы, маменька, с такою рожею сидели бы лучше в своей могилке. Всех гуляющих распугали. Вон Петька, до чего нахал, и тот не выдержал такого зрелища, улизнул. Пора и мне смываться. Заболтался я здесь с вами.

Дрожащими руками пытается закрыть лицо котомкой от гипнотического взгляда.

― Вы со всей этой компанией полностью смешались. Среди этих дырявых рож уже не узнать вашего незабываемого лица. Похожи все черепа, словно матрешки на Торжке. Такой товар не по мне.

― Дай, обниму. Я только обниму-у-у… глухо несется над погостом печальный стон.

― Ага! Сейчас! Хорошо наряжает любашка, да черна ее рубашка. – Трофим выглядывает из-под локтя одним глазом.

Она все надвигается неумолимая, жуткая. Господи! Хоть бы не приснилась. Пятясь назад, зацепился за что-то и бухнулся со всей силы на живое и жесткое, задрав кверху ноги. Как заорет кто-то ему в самое ухо.

Вмиг показалось, что небо раскололось пополам и грохнулось на него всей своей тяжестью. Он таким отчаянным визгом распеленал тишину, что даже ночь свихнулась от крика его пронзительного.

***

Очнулся уже когда светало. Лежал на соседней могиле, охватив руками дряхлый крест. Встал, отряхнул с себя песок, старые листья. Оглянулся кругом. Тихо и пустынно. Не верилось, что жив.

На этом же кресте, как ни в чем не, бывало, дремал Петька. Непослушными руками взял его под мышку. Видно, старухе и ее свите не понравился его худосочный дар. Побрел домой. По дороге бросил петуха за калитку, помахал вяло на прощание, словно старому знакомому. Все, это было последнее приключение, куда сунул свой паршивый нос. В будущем будет умнее и расторопнее. Наука на всю жизнь. Тихонько, чтобы никто не заметил, прошмыгнул в свою комнату и проспал до вечера без просыпу.

А вечером надо было петь. Людей набилось, как всегда, много, особенно женского полу. Добросовестно отработал положенное время и спустился в зал, поближе к народу. Почему не видно нигде Марты?

За столик к нему сразу подсела мадам непристойного возраста, вся в шелках и в бархате. На голове необъяснимой формы шляпка, утыканная пестрыми длинными перьями. Пальцы густо унизаны кольцами, на шее ожерелье роскошное. Разоделась вся, будто на княжеский прием пришла.

― Ладно, уселась, так сиди, – думал про себя, хмуро оглядывая соседку, – не капай только на мозги, они у меня сегодня совсем набекрень съехали. Дай подумать, разобраться во всем, – нервно тарабанил пальцами по столу. – А бабка-то, ничего. Обмундировалась, дай, Боже, каждому. Тут колец одних на целые тыщи.

Эх, если бы деньков этак пять назад, может, и поиграл бы с ней в любовь, может, и пошло бы у нас дело на лад, а сейчас, извини, подвинься, тетенька, опоздала,