Марта - Светлана Гресь

Поднялся, шатаясь, направился к рукомойнику.

― Я знаю тебя всего-то ничего. А ты уже успел в стольких передрягах побывать. Что уже на этот раз случилось?

Она с недоумением рассматривала его неряшливую, выпачканную грязью, внешность. Промямлил в ответ что-то нечленораздельное. Марта уже задиристо, – признавайся живо, что случилось?

― Жил бы тихо, да от людей лихо, – хмуро отводил виноватый взгляд. Ему было так неловко, так стыдно.

― Ей, Богу, Марта, я безвинен, – за божился истово. – Она мне, подлая, сама голову вскружила. Напустила туману. Как меня черт попутал ввязаться в эту историю?

Марта! Голубушка! Скажи мне, кто сегодня без греха? Ну! – кисло ковырялся в рукомойнике, чувствуя, что вина за ним немалая. – Посмотри вокруг. Успокой, ради Бога, скажи, кто не солгал душой ни разу в жизни. Не обманул ближнего.

Спохватившись, подошел к гостье, взял за руку, не поднимая виновных глаз. – Прошу, прости меня, хоть немножко, за мои слова… и за поступок опрометчивый. В душе такая гадость роется, а на сердце мразь копается, что хоть криком кричи, хоть волком на луну вой. – Присел на табурет, – вот всегда у меня так. Только-только начинает что-то налаживаться в жизни, только улыбнется удача, а судьба моя коварная снова меня в дерьмо. Раз! И пхнула.

Опять швырнула дурака в грязь лицом. И вот так всегда, вначале радует встречей приятной, а потом обязательно подставит. – Отвел в сторону хмурый взгляд. – Жизнь злодейка. У нее столько злых уловок. Только обнаружит, что ты кому-то нужен, жди подзатыльника. – Отвернулся к окну обиженный.

― Снимай штаны, зашью дыру. – Марта бесцеремонно помогла раздеться зардевшемуся парню. Ему было очень неудобно.

― Разве виноват я в том, что духом слаб.

― Головой ты слаб, – Марта улыбалась хитро. – А рожа-то, рожа перемазанная вся, ровно с поросятами из одного корыта хлебал.

― Да я грязи не боюсь. – Махнул отчаянно рукой. – Она ко мне не пристает.

― Зато ума к такой роже не пришьешь.

Удобно расположилась у окна, совсем как дома. Голосом низким нараспев,

― А ты на что надеялся. Бог долго терпит, да потом больно бьет. Давай, сказывай, свою печаль, дорогой, не кройся. Все равно потом узнаю.

Кто-то другой и клещами не вытянул бы его признания в своей глупости. Но Марте рассказал все, как на духу, ничего не утаив. И как целовался со старухой, и как забор перелезал. Под конец даже вздохнул облегченно. Гостья смеялась, запрокинув голову назад, вытирая слезы кончиком платка.

― Ну и насмешил ты меня! Ну и насмешил. Это каким же надо быть дураком, чтобы повестись на такое? Язык, что помело, а вместо головы кочан на плечах болтается, да и тот вижу гусеницей изъеден.

Слушай меня внимательно, каждая ведьма, когда умирает, старается найти своей душе, которую она до этого продала сатане, замену. Вот эта старуха и решила тебя охмурить. Ты говоришь, милая девушка, злая улыбка. То, что молодой ее видел, это чистой воды обман, обыкновенное колдовское внушение. Напустила туману в глаза, вот и видел не то, что на самом деле.

А что полезла целоваться, тоже понятно. Если бы ты знал какая горячая кровь у всех, без исключения колдуний. Любая и в старости всякого мужика до смерти залюбить может.

Хотя, не пойму, а почему именно тебя выбрала? Как она на тебя вышла. Ты ее раньше где-то встречал?

― Нет, конечно. Не приведи, Господь! – перекрестился истово.

― Странно, – задумалась Марта. – Ну, ничего, поможем в твоей беде. Придумаем что-нибудь, как тебе сходить к ней и невредимым остаться.

― Что? Мне надо будет и в самом деле идти на кладбище, да еще ночью? Не пойду, – заупрямился. – Мало ли что кому обещал. Не пойду, – хмуро ковырялся в ногтях, вычищая грязь. – Не буду выполнять глупую блажь полоумной старухи, тем более уже покойной.

― До чего же наивный ты, как я погляжу, парень. Нет, миленький, если сейчас не выполнишь своего обещания, будет ходить призраком. Не даст покоя ни днем, ни ночью, пока все соки с тебя, всю кровушку до последней капельки не выпьет. Хочешь, не хочешь, а идти надо. Умирающему слово дал, надо его держать, таков закон. Надо откупиться.

― Чем? Я гол, как сокол, что рыба разут, раздет. За всю свою жизнь никак не могу насобирать денег даже в маленький мешочек.

― Да и не нужны тебе они сейчас, – отмахнулась Марта, – петуха необходимо поймать. С ним и идти.

Тут в окно она увидела… Антона с красивой, моложавой дамой. Они, прогуливаясь, шли по улице так близко друг от друга, слегка прикасаясь рукавами. Он что-то обстоятельно рассказывал. Она внимательно слушала, улыбаясь будто бы про себя, как только может улыбаться по-настоящему влюбленная женщина. И так между ними все было хорошо да ладно! У Марты сердце вмиг оборвалось и покатилось бусинкой за ними следом. Она бросилась к двери.

― Не уходи, побудь со мною, – схватил за руку Трофим. – Что сказала, толком не пойму. Разъясни.

Марта отмахнулась от него нетерпеливо, – ночью иди на кладбище с петухом. Я не могу сейчас, прости.

Выскочила, прожогом. Только по лестнице загремело.

Кахикнул, почесал затылок. Рассеянно.

― Где его найти.

И тут вспомнил, утром возле него греблись куры, значит, там должен был быть и петух.

***

Видно было, что соперница из богатой и знатной семьи. Одета модно. Вся в мехах, дорогих украшениях. Глаза умные, улыбка душевная. Она и Антон шли по улице, не замечая никого рядом с собой. От них кругами расходилась радость, ясная, лучистая, словно радуга.

Счастье всегда большим кажется, если есть с кем поделиться им. Прохожие поневоле оглядывались с улыбкой доброю. По всему видно, ладушки идут и что в сердцах у этой пары сейчас любовь колдует. А они беспрестанно говорили и смеялись. Тихо так, так задушевно, трепетно соприкасаясь взглядами. Время для них остановилось. Город и люди, и дела исчезли. Растворились в потоке радости. Неповторимым светом вешним озарены их лица.

Земля под ногами стала мягче. Небо выше. Улицы перевивались, скрещивались, вели их, погруженных друг в друга, услужливо подставляя то бликов солнечных фейерверк, то ветерка легкое дуновение, то куст роскошный с охапкой цветов на нем.

― Небо чистое, ветры быстрые, море глубокое, горы высокие прихожу я к вам со своею тоскою тоскучей, со своею сухотой плакучей. Глаза мои не ясные, лицо мое не белое, душа моя горючая. В море-океане буду мыть и полоскать лицо белое, чтобы спала с