Марта - Светлана Гресь

Понеси ты, быстрый ветер, тоску в высь непроглядную, за горы крутые, к морю далекому. Затопи ее в волнах глубоких, дабы никогда дорогу ко мне не находила, в сердце мое больше не приходила. – Марта отчаянно шептала, проговаривая слова остуды сердечной, а глаза все пили и пили неотрывно чужую радость.

Ветер обнимал ознобом. Солнце слепило глаза. До сих пор еще огарочек надежды тихо тлел в ее душе. Вот и все. Погас невольный. Добра вам, люди добрые, и счастья! Мир вашему дому! Что еще можно пожелать влюбленным, у которых в глазах звезды, в груди солнце, у которых душа и сердце поют от счастья.

Взглядом встретилась рассеянно со взором чужим, внимательным. Небрежно и поспешно отвела глаза. В тот же миг схватил за руку молодой и шустрый, – ты их знаешь? – С улыбчивым прищуром глянул прямо в душу.

― Ее? Нет! – отвернулась недовольная.

― А его? – мотнул упорно головой.

― Знала… может быть… как-то приснился. А тебе зачем? Погоди, ладно. Видишь я занята. – Жарко вспыхнули строптивые глаза. – Отстань, по-доброму пока прошу!

― Ты сейчас, красивая, от обиды расплавишься. С собой не можешь сладить?

― Эка беда! – Губы ее скривились в улыбке наигранной. – Гуляю, где хочу. До других мне нет дела, тем паче к незнакомым и надоедливым. – Руку освободила. Отошла.

― Ты гуляй, разве я запрещаю. Вижу, по всему, бросили твою любовь. Не томись в ожидании напрасном. Не вернется к тебе он снова. – Подошел, настойчивый, близко-близко. Голосом тихим, ласковым. – Дай завяжу глаза поцелуем, чтобы ты ничего не видела, заслоню ото всех твою боль. С губ твоих обиду выпью.

Марта вмиг включилась в игру, слова подбирать не надо, сами находятся.

― Ирония твоя не к месту. Прикидываешься таким заботливым и нежным, а, в самом деле, порочный, льстивый и небрежный.

Какой прозрачный твой обман! В глазах язвительных искрится хитрость. Не искупаться в ласках твоих надуманных, не завязать с тобой обид своих узелки. У тебя же душа без тени. Сердце без совести…

― А я губами с губ упрек сорву и поверну к себе сердце обиженное.

― Никогда не предам былое чувство, тем более в угоду первому встречному. И не обжигай взглядом, словно кипяток. К слову сказать, юн еще и зелен, юноша.

― Не гляди, что с виду молод, в душе я постарше любого взрослого мужчины. Видишь, не робею от взгляда твоего прищуренного, ехидного.

Марта уже нетерпеливо, – вот заладил сатана свое. Отстань! Не в моем ты вкусе.

― Если я тебе такой неладен, переладим быстро. Могу легко менять свою личину. Хоть мне сойдет мой вид теперешний. Ныне я нравлюсь сам себе. Как-никак, самого князя родственник и друг ближайший в моем лице перед тобою под именем Кирей. Знакомо имя?

― Зачем понадобилось рядиться в чужой образ? Что за чушь? Ведь могут быстро распознать тебя в этом наряде и тогда несдобровать уже насмешнику, мигом загремишь в тюрьму за обман.

Женщина вдруг как бы споткнулась, пытливо оглянулась на докучливого незнакомца. С интересом,

― Погоди! Ты не прост. Сразу и не разобрать, и не узнать. Откуда и какими судьбами к нам занесло Ваше Нечистое Высочество.

― Долго говорить, а сейчас помощь мне нужна; вот и ищу родственную душу. Я тебя уже давно приметил, еще в харчевне имел возможность наблюдать. Хочу в замок княжеский пробраться, необходим посредник.

― Увы! В этом деле я тебе не помощница, сама недавно в городе; а вот время сегодня провести с тобой согласна, авось и наладиться у нас что-то. – Хитро блеснула кошачьим взором и улыбнулась жарко, лукаво.

***

Вот так всегда, беду разбудишь, после не уснешь, от мыслей недокучливых места не найдешь. Трофим уныло плелся вдоль забора, низко опустив голову, чтобы его не признали, выглядывая скрытую калитку. Иногда ногой пинал бревна, пытаясь попасть в нее, напрочь забыв, где же видел ее утром. Редкие перехожие с удивлением оглядывались на столь странного юношу.

Внезапно рядом остановилась бричка. С нее выкатился лысый, уже немолодой, мужчина. Пыхтя и охая, подбежал к Трофиму, вцепившись ему в рукав, радостно запричитал

― Здравствуйте! Я вас узнал, вы тот певец из харчевни. Моя жена, вы знаете, она без ума от вас, от вашего голоса! Она так хочет вас видеть! Кстати, мы здесь живем, – махнул ручкой пухлой вдоль огорожи. – Это наше поместье. Сделайте милость, окажите честь, зайдите к нам. Всенепременно мы хотим видеть вас у себя в гостях и прямо сейчас!

Трофим хмуро разглядывал незнакомца. – Как не вовремя клеится мужик. Ага, зайду, только разгон возьму, будто кроме и дел нету. – Ответил нехотя, – совсем нет сейчас возможности. Занят очень. В другой раз… пренепременно. – Раскланялся, пряча плутовской взгляд. Ждите ветра в поле. Обещать он мастер.

Вот это муж. Всем мужьям муж. Сколько себя помнит, всегда одни неприятности с этим недоверчивым типом мужчин у него происходили. Ревнивые, ужас! А здесь сам приглашает. Могу представить, какая у этого денежного мешка жена. Совсем, наверно, юная девочка. Вот он и ищет развлечений для нее. Ну, нет! Для него уже достаточно! Надо завязывать со всем этим. У меня есть Марта и больше мне никто не нужен.

Бричка уехала. Стал снова думать, как перелезть через забор, пока не уткнулся, буквально носом, в эту чертову дверь. Обрадованный, заскочил и сразу же увидел курей, возглавляемых двумя большими петухами, рябым и белым. Два ему не надо, на кой они ему два, а вот от одного не отказался бы. Обрадованный, Трофим, согнувшись, протянул руку, тихонько стал подходить к ним. Рябой петух вдруг забеспокоился. Подозрительно глянул искоса одним глазом, захлопал крыльями и закукарекал.

― Вот, идиот! – выругался тихонько. – Разорался, словно недорезанный, на кой ты мне нужен.

― Утю-утю-утю, – упал на колени, вниз головой, вверх тормашками. Осторожно, на карачках пополз к белому, еще не разобрав толком, какой же из двух петухов больше.

― Утю-тю-тю, – перебирая пальцами, подзывал ласково упитанную птицу. Тот поначалу не обращал ни малейшего внимания на Трофима, но стоило ему подобраться поближе, лениво отскочил в сторону и вновь стал ковыряться в земле. Парень, бойко перебирая коленками, снова подполз к нему, приблизился почти вплотную.

Только хотел схватить за лапу, он опять, словно нехотя, отбежал в сторону. Трофим следом, суетливо перебирая локтями и коленами, – утю-утю-тю, – снова попытался схватить за крыло. Тот легко выскользнул из рук, оставив перья.

Остановился недалеко и