Царская тень - Мааза Менгисте

не собирается сдаваться. Не ждите помощи Британии или Франции, не ждите помощи Лиги. Эфиопия все еще принадлежит нам, Кидане. Сражайся.

Грудь Кидане все еще стеснена. Ему трудно держать себя прямо. Все части его тела хотят свернуться в зияющей дыре, пробитой этим новым разорением: император бросил свой народ, он оставил их одних: сражаться или сдаться. А еще его приказ Кидане — расположиться лагерем в этом месте на холмах постоянно. Он должен будет защищать эту территорию, пока император не соберет оружие и помощь из-за границы и не найдет способа изгнать этих итальянцев. Он не должен позволить Карло Фучелли закрепиться в этом месте, которое итальянцы, по их словам, уже контролируют. Сражайся и держись стойко. Верь и готовься к сражению.

Таков приказ, оставленный Хайле Селассие, и вот его суть: он предполагает покорность и преданность любой ценой. Кидане смотрит на Хирут, которая поднимает глаза и улыбается каким-то словам Аклилу. Она все еще на ранних подступах к женственности. Она все еще нетронутая, все еще уступчивая, лишь немногим старше Астер, когда он женился на ней. Он в первый раз воспринимает приказ императора таким, какой он есть: команда, отданная человеком, у которого есть сын, человеку, у которого сына нет. Это поспешные инструкции от человека, у которого есть место, куда он может отправиться, человеку, который оставил все, что у него было. Несколько директив, вылетевших из длинных гулких коридоров европейских зданий, от человека, который все еще заявляет о своем праве в силу происхождения, человеку, у которого даже нет ребенка, чтобы передать ему свое имя. И Кидане понимает, что именно так и начинается исчезновение: с приказа двигаться навстречу опасности, а потом продолжать движение к забвению.

Хор

Вернись. Открой дверь спальни и отправь юную Астер вниз по лестнице. Подними жениха на ноги и вытащи его из кровати. Сотри кровь невесты с простыни. Встряхни простыню, разгладь морщины на ней. Сними ожерелье и верни его девушке, прежде чем она побежит к своей матери. Исправь то, что в ней было сломано, пусть оно опять закроется. Облачи его в свадебные одежды. Пусть только не будет света. Впускай в это рукотворное царство лишь тени. Посмотри на него в одиночестве в этой комнате. Посмотри на него, избавленного от отцовского внимания. Посмотри, как он уходит туда, где его не достанут руки старших и всех тех, кто остерегает подростков от проявления опасной слабости. Вот он — Кидане, стряхивает с себя невидимые путы. Вот он, дарует себе свободу трястись от страха. Все советы возвращены, и он более не жених, которому поручено взломать плоть, вызвать кровь и довести девочку до земных криков.

Посмотри на этого человека в его мгновение слабости, перед тем как он берет свою жену. Посмотри, как он борется с первыми ростками пробивающихся эмоций. Пусть минуты длятся. Избавься от ожиданий отца. Избавься от увещевания ответить на вызов с достоинством и оставаться сильным. Отбрось право по рождению, привилегию знати, груз предков и крови. Сотри имя его отца, и имя отца прадеда, и всех в длинном ряду мужчин перед ними. Пусть он стоит в середине пустой спальни в свадебных одеяниях, в позолоченном головном уборе и с золотым кольцом — а потом уничтожь и его имя. Пусть он превратится в ничто, а потом посмотри, что проявляется добровольно, незапятнанное долгом или страхом.

* * *

Вернувшись к костру, Хирут и Аклилу останавливаются, удивленные красочной сценой перед ними. Мужчины и женщины образовали большой круг и танцуют близ женского лагеря, это спонтанное празднование после сообщения Кидане, что они будут отсюда вести войну против итальянцев. Они не будут совершать набеги на другую территорию. Они будут сражаться на знакомой земле. Женщины подпрыгивают, лунный свет ловит их фигуры, пламя костра освещает их. Хирут прижимает руку к груди, у нее подкашиваются ноги от этого неожиданного удовольствия, ее головная боль исчезает. Аклилу улыбается ей, потом затаскивает в круг танцующих. Он становится перед ней, кладет руки ей на талию и кивает, когда мягкий крар начинает отбивать спокойную мелодию, которая постепенно ускоряется. Аклилу подается к ней, и у нее на миг перехватывает дыхание, она пленена его живостью и широкой ухмылкой. Он трясет плечами, первые движения умелого танцора эскесты[67], потом взглядом приглашает ее делать, как он. Хирут выходит вперед, ее грудь рядом с ним, и она отпускает себя на свободу, позволяет плечам двигаться, как они желают, позволяет им трястись так, словно веса костей и крови не существует. Они танцуют, оба высоко подпрыгивают, потом еще выше, их тела трясутся и подхвачены потоком одобрительного улюлюканья и криков. Азмари начинают петь о великом воине Аклилу и женщине, которая завоевала его сердце, и о них двоих, которые вместе пошли воевать за мать Эфиопию.

Улюлюканья взрываются, становясь еще громче, когда голос певца набирает высоту, дрожит от чувства, его тональность высока и приятна на слух. Хирут смаргивает слезы, чтобы лучше видеть тех, кто собрался вокруг нее, воодушевить их на дальнейшее одобрение. Это счастье, думает она, вот что означает быть свободной. Она танцует с Аклилу, ее ритм подчиняет себе его ритм, его ритм ускоряет ее, она чувствует, как слезы подступают к ее глазам, а потом не обращает внимания на то, что они катятся по ее щекам, а Аклилу видит, и кивает, и улыбается ей нежно, и притягивает ее к себе. Она подпрыгивает, ее сердце бьется беспорядочно, ноги остаются сильными и твердыми. Лишь раз ищет она взглядом Астер, но не находит и тогда теряется в группе, танцует, улюлюкает и поет под ярким лучом света, проникающего к ним сквозь кроны деревьев. Вот где собрался весь свет мира, думает она. Вот где он был все то время, что она боролась в темноте.

Аклилу закидывает назад голову и смеется, выставляет подбородок в сторону Сеифу, тащит его вперед, подпрыгивает так высоко перед ним, что другие замирают, раскрыв рты, и начинают кричать. Хирут отступает, освобождая место Сеифу, и вместе они наблюдают за Аклилу. Он парит, плечи его двигаются с головокружительной скоростью величайших танцоров, тело опровергает собственную природу. Сеифу смеется, зачарованный ослепительным зрелищем, радость изменяет его черты, обнажая красивую улыбку. Он машет винтовкой, он поднимает руки, и его сын Тарику бросается в круг, становится рядом с отцом. Мать Тарику, Марта, становится рядом с ними и начинает танцевать. Мать и отец — отражения друг друга, а Тарику — молодая версия родителей. Сеифу имитирует быстрые режущие движения