Про папу - Максим Викторович Цхай

вещь и подходить ко мне со вкрадчивым вопросом: «Максим, а как ты думаешь, выбросить или нет?» Если я говорил «выбросить» — папа начинал причитать, что я с ума сошел. Если я отвечал: «Давай оставим», отец набирал воздуху в грудь и начинал кричать: «Мешки! Ты подумал про мешки? Не поместится-а-а!»

Но я-то тоже хитрый, я ж его сын. В результате вещи уже перебираю я и уже сам пристаю к нему с вопросами. Папа снова в смятении.

И, надо сказать, я тоже. В шкафу оказалось много маминых вещей.

Конечно, по-взрослому надо быстро сложить их в мусорный мешок и отнести на свалку, а лучше бродягам раздать. Сузив глаза и сцепив зубы, так, как люди новорожденных щенят топят. Трудно, но надо.

Но я не умею топить щенят. И учиться этому не хочу.

Беру в руки маленькую старую кацавейку, в ней мама цветы во дворе поливала. Вот и на рукаве вытянутая нить, это она стопудово о забор зацепилась, когда с лейкой тянулась, там до сих пор проволочка торчит… А это ее старое пальто, наклонился к капюшону — мамой пахнет. Деловитой и бодрой.

Как вот все это выбросишь? Я не могу.

— Мешки! Где ты возьмешь мешки-и-и!

Да замолчи ты уже, откуда я знаю. Украду, наверное.

25 июля 2017 г.

Папа снова упал на остановке и разбил лицо. Привезли домой добрые люди. Все было вроде нормально, но слишком долго не унималась кровь из носу, вызвал скорую, повез отца в больницу.

Дежурный. Рентген. Нейрохирург. Лицевой хирург…

Трещина в скуле. Небольшое смещение.

Весело, чё.

В больницу не отдал, забрал домой. Смещение небольшое, а в папином возрасте операция, носящая, по сути, косметический характер, но с общим наркозом, — зачем?

Выписали кучу лекарств, сделали папе противостолбнячный укол.

Привез отца домой, кормлю его с ложечки творогом с молоком, чтобы рот сильно не раскрывал. Когда папа начинает жевать, из носа опять льет кровь. Капает в чашку с молоком. Тут же ловлю каплю ложкой.

Ловил я ее, ловил, не поймал, бросил ложку и уже просто завыл: «Ну едрена вошь, ну только расслабился немного, чуть-чуть вздохнул — и на тебе!»

Папа посмотрел на меня грустными глазами и тихо сказал: «Разве я виноват, что упал?»

Мне стало очень стыдно, и я тут же притих.

Так и сидим сейчас.

Кровь в молоко — кап! А я ее ложкой из чашки…

* * *

Что-то у меня заряд сегодня закончился…

…В довершение праздника папа снова потерял свои очки, я перерыл весь дом — нету. И я сдался. Пусть родной отец до сна теперь ходит по дому слепым, пусть этот дом сгорит вместе с блохами и нами — у меня бензин кончился. Взял пива и хороню этот гребаный день.

26 июня 2017 г.

Каких только собак и кошек у меня не было. Остались в памяти, как вехи жизни.

Умный и добрый, подобранный с улицы старик Кутя.

Благородный дог Дик, готовый жизнь отдать за моего отца или за пирожные, пытавшийся высокомерно шпынять меня в детстве, пока не получил по сусалам.

Мой верный сиамец, кот Барс, как собака, державшийся моей ноги на прогулках и запрыгивавший мне на плечо по команде.

Цезарский терьерчик Белка, по ней иногда тоскую особенно.

Хотя мне никогда не нравилась привычка родителей называть новых собак кличками старых, должен сказать, что в памяти они не путаются никогда, цезарек Белка — это совсем другой человек, чем нынешняя овчарка.

Разные породы, характеры, судьбы…

Наши домашние животные нас знают лучше, чем кто-либо. О детстве моем расскажет уличник Кутя, о ранней юности — дог Дик, о молодости — веселая Белка. И только Барс, хранитель моих тайн и секретов, вам не расскажет ничего, облизнется только.

Они все любили меня. И я их люблю до сих пор.

Иногда вижу, как иду по солнечному полю, высокая трава щекочет колени, в воздухе запах нагретых июлем маленьких, тихих цветов. Издалека бегут ко мне через поле — скачками, будто черная лань, высоконогий красавец Дик, пустив большие уши по ветру и трепыхая розовым узким язычком, несется, будто пытаясь выскочить из собственной шкуры, маленькая светлая Белка и, далеко отстав, улыбаясь во всю пасть, ковыляет ко мне старый Кутя рядом со всегда неспешным Барсиком…

Сейчас раскину руки и обниму их всех. А они веселой, пышущей жаром гурьбой накинутся на меня, и только серьезный Кутя деловито лизнет мне ладонь и спросит, покачивая мохнатыми холмиками бровей: где ты был так долго, наш бог? А я, лаская разной лохматости морды, скажу: пути собачьего бога неисповедимы, вы живы, потому что я помнил о вас и каждого любил больше всех, давайте рассказывайте, как вы тут жили без меня, но с любовью моей.

27 июля 2017 г.

— Папа, у нас в доме вечно стоит такой крик, что соседи вызовут полицию, она увидит, на кого ты сейчас похож с забинтованной головой, и решат, что я тебя бью.

Отец уже в порядке. Потому что у него умный сын и не позволил делать эту никому не нужную операцию, после которой он отходил бы неделю, если бы вообще отошел.

Единственное, конечно, фингал у папы такой, что создает просто идеальную гармонию между масштабом разрушения и моей комплекцией, и, когда мы идем по улице под ручку, я все время говорю прохожим: «Что вы так смотрите, это не я!»

И папа мрачно кивает, говоря: «Да. Уж».

* * *

Папа своим красивым, почти готическим почерком написал мне целый лист, что надо купить, где и по какой цене.

Набрал через час два огромных пакета, жара под сорок, прусь мимо стихийного рыночка — блин, надо еще помидоров взять…

Подхожу к бабушкам, они меня начинают хватать за сумки, руки… И вдруг слышу:

— Ой, сыночку, иди краще до мене, у мене помидоры сладки, гарны, дывысь яки…

Ну и конечно, я, заслушавшись этой сказки, пошел к этой белоснежной бабуле.

— Трохи дороги, зате яки червлены…

Да какое «дороги», о чем речь? Сразу моей юностью пахнуло и показалось что вот сейчас подниму глаза от этих и вправду прекрасных помидор, а вокруг — девяносто седьмой год. Та же жара, то же солнце и Крым, и помидоры те же, и я, молодой и веселый, сейчас дойду до дома, а там мама в огороде возится…

Купил кило помидор и немного юности. Разве это не стоит лишних двадцати рублей?

* * *

На город упала тяжелая, золотая,