Про папу - Максим Викторович Цхай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что делать? Он все-таки мой папа. Значит, переживет.
10 июля 2017 г.
Теперь папа потерял трудовую книжку. Господи, ну почему этот человек никогда и ничего не кладет на место!
Это же так просто, логично, рационально и удобно.
Я работаю собакой-ищейкой 12 часов в сутки, а это несвойственная мне работа.
Не буду помогать. Вот не буду, и все. Бунт. Забастовка. Майдан.
Не так давно я лично рассортировал все документы, это папино, это сестры, это мои, это Водоканал… Все по папочкам, все по ящикам отдельным. Этот ящик папин, это сестры…
Через неделю все было перемешано в общую кашу. Теперь он трудовую в ней потерял! Или не в ней…
Папа, видя, что я, безрезультатно обыскав весь шкаф, устало сел за ноутбук, вцепился в мои чемоданы. Белка тоже, когда с ней не хотят играть, хватает мой кроссовок.
Она, как и папа, прекрасно знает, что я терпеть не могу, когда кто-то роется в моих вещах. Тем более в чемодане ждет своего часа моя любимая кожаная плеть, набор итальянских масок, гора немецких презервативов, надувная женщина, мой женский костюм и любимые туфельки на каблуках.
С визгом выпрыгиваю из прекрасного виртуала в этот гребаный мир.
— Убери свои чемоданы неподъемные!
— Не трогай мои вещи!
— А чего они… лежат!
Ох, вот за что мне это все?
Иду искать трудовую книжку. Она может оказаться где угодно. На чердаке, например. Или в будке собаки Белки. Или у папы в руке.
Ладно, если человек ничего не кладет на место, у него есть какие-то основания для этого. Есть. Не может не быть. Просто я о них не знаю. Это нормально.
Медитирую.
12 июля 2017 г.
Проснулся среди ночи от того, что папа грозно зарычал и явственно сказал: «Эти шкуры — это совсем не то, что надо!»
Как мало мы знаем о наших близких и где они бывают во сне.
Но папа опять недоволен. Даже попав во сне в каменный век, он остался верен себе.
Пойду спать опять. Может, найду ему шкуры дешевле.
15 июля 2017 г.
Иногда ночью я вижу в проеме дверей спящего в своей кровати отца, и у меня начинается странная паранойя.
Старый человек выглядит очень беззащитным, когда спит. Если вы злитесь на своих пожилых родителей и позволяете себе (что, к сожалению, неизбежно) повышать на них голос, могу дать вам хороший совет — почаще смотрите на них спящих.
Потому что каждый раз в лунном свете мне кажется, что отец не дышит.
Я на цыпочках подхожу к кровати и долго прислушиваюсь. В эти секунды в моей голове проносятся все несправедливости и несдержанности, которые я допускал по отношению к нему сегодня и за всю жизнь.
И это правда страшные секунды. Потом я вижу, как тихо двигается одеяло от дыхания отца, или слышу легкий шорох его вдоха и выдоха.
Папа просто крепко спит. Он проснется и снова начнет ворчать. Уже этим утром.
Спасибо, спасибо, что ты со мной! Ты не оставил меня в эту ночь, в этом лунном свете, в скором утре, в этом прекрасном мире, где есть солнце и есть ты, а смерти нет.
17 июля 2017 г.
Не в наставление другим, а просто личное открытие. Вынужденное и лучше бы его не было, но что поделать.
Вести себя по-мужски — это не перетрахать всех красивых баб вокруг и в соседних огородах и даже не заработать кучу бабла. Это не о мастеровитости и храбрости вообще.
Это когда в крайне сложной обстановке, когда грозит не то депортация из страны в никуда, не то еще хрен знает что, когда времени для решения проблем все меньше, а их решение пока лишь мелькает на горизонте… «Папа, все хорошо, все под контролем, ты не волнуйся, иди поспи, я все сделаю так, как надо, и будет результат».
А разум твой визжит: «И где ж это хорошо? Что под контролем? Что теперь делать?»
А ты говоришь разуму: «А я тебе велю пока замолчать». И снова: «Папа, все хорошо, все под контролем». И откуда только у меня интонации такие берутся — сам бы поверил. Но вкладываешься в эти слова, и даже папа уже верит в то, в чем сам ты отнюдь не уверен.
Быть мужиком — это роль, самая настоящая роль. Но играть ее нужно до конца, расплачиваться сполна и, видимо, до последнего вздоха — твоего или того, кто видит в тебе мужчину: выросшего сына, надежного мужа, мудрого отца. Человека, который всегда сильнее невозможного.
* * *
Папа сегодня прямо с порога начал неумолимо выносить мозг собственному сыну в самой грубой и унизительной форме. Политика умиротворяющих бесед и миролюбивых ответов с ним не действует — он распаляется еще больше, как у большинства интеллигентов, у него напрочь отсутствует благородное отношение к сдающимся. Орать в ответ, как выяснилось, тоже не метод — можно переборщить, и тогда папа расстраивается.
Кажется, выход сегодня был найден, причем совершенно случайно.
Сцепив зубы, с каким-то особым высокомерием самого высшего еврейского пошиба я очень холодно и отстраненно сказал ему:
— Прошу немедленно изменить тон. Я взрослый человек, и со мной никто не смеет так разговаривать.
Папа сел на стул и вытаращил на меня сразу погрустневшие глаза.
— Но… я же твой папа…
Я, сдерживая смех, продолжал холодно цедить:
— То, что вы мой отец, не дает вам права меня унижать каждый день.
— Ну… может быть… право… да.
— Право на вежливость имеет каждый человек.
И папа замолчал. Налил себе супу, ест с аппетитом, но тихий как мышка. В доме подозрительная тишина уже полтора часа.
Вот думаю, не переборщил ли…
19 июля 2017 г.
Сидим с папой в очереди ко врачу на плановый осмотр.
Рядом сидит пожилая интеллигентная женщина лет под семьдесят, очень аккуратно одетая, с прической. Так, это хорошо.
— Извините, а на сколько у вас запись?
Женщина строго смотрит на меня.
— На без четверти одиннадцать.
Ого, какой ответ. «Без четверти» — женщина вырастает в моих глазах.
Я подмигиваю заинтересовавшемуся нашей беседой папе.
А что, он в неизменной шляпе, хорошая трость, светлые брюки, не заляпанные еще ничем. Волосы в носу мы стрижем машинкой, голову расчесали, так что вполне себе джентльмен.
— Ого, это вы уже столько ждете…
Женщина строгая, но, во-первых, она явно устала столько сидеть в этом коридоре, а усталость — враг других чувств, а во-вторых, я нашел нам общего врага.
— Да