Про папу - Максим Викторович Цхай

«Убытки терпим, убытки!» из оперы «Немецкий сын». Потом он быстро устает. А молча он сил набирается, значит, концерт еще впереди.

Распаковываю пахнущую научно-фантастическим фильмом польскую телескопическую швабру. До этого мы мыли пол каким-то деревянным обломком, намотав на него давно разложившийся труп того, что когда-то было рубашкой.

Папа проходит мимо. Вздыхает.

— И этикетка криво наклеена…

Подсаживается ко мне. Все, сейчас начнется самое страшное.

Он заглядывает мне в глаза и говорит задушевным, полным боли и сдерживаемого трагизма голосом:

— Максим… Послушай… Я тебя прошу.

— Папа! Опять начинается!

— Нет. Но выслушай. Отнеси эту швабру обратно и попроси вернуть деньги. Оставь им сто рублей, хрен с ними. А остальные пусть лежат. У меня они лежали, теперь пусть у тебя лежат, мне не надо…

— Нет.

Папа закатывает глаза и притворяется, что сейчас случится самое страшное — его убьет родной сын своим жестокосердием. Лицо его приобретает какое-то уже библейское выражение.

— Папа, выключай древнего еврея.

— При чем тут евреи. Максим… я самый родной твой человек… и я тебя прошу…

— Отстань.

Пол теперь придется протирать только мне. Потому что папа будет издавать крик боли на каждом шагу, швабра окажется кривой, тряпка халтурной, а полякам вообще верить нельзя, и кончится тем, что он ее об мою спину сломает.

Ну и ладно. Такой шикарной шваброй можно.

5 июля 2017 г.

Стоило мне отлучиться на несколько часов, папа успел навернуться на ровном месте и удариться головой о ножку стола.

Неопасно, слава богу, только ссадина на затылке.

Ох, что вот мне с ним делать.

Принес ему торта. Дети любят сладкое.

7 июля 2017 г.

Я умудрился простудиться в такую жару. В Крыму ходит вирус, сопли, горло, кашель, все как полагается.

Обычно, если вирус на меня чихнет, я на него чихал обратно, не берет меня такая зараза. А тут ни с того ни с сего — видимо, не зря говорят, что все болезни от нервов.

Папа нашел мне банку малины и, спозаранку убежав в магазин, позвонил по дороге, как ты, дескать, не сдох? Я сказал, что не сдох, и, сидя дома, наварил ему большой котел его любимой пшенной каши с зажаркой, петрушкой и черным перцем.

Придет папа, увидит, что его больной сын ему каши наварил. И не будет кричать на него. Наверное.

* * *

Папа ест кашу, заправленную свежей петрушкой. Я сижу напротив, сложив ручки под подбородком, и умиляюсь. Есть во мне что-то бабье все-таки.

Папа решительно встал и навалил себе третью порцию.

С одной стороны, я рад, что угодил отцу и каша удалась, а с другой стороны — если он лопнет, то вся кухня будет в каше, хрен отмоешь.

8 июля 2017 г.

Убирал утром на кухне и обнаружил остатки позавчерашней яичницы. Вот и обед. Вышел с чашкой во двор. Собака Белка тут как тут.

— О, ты ешь без меня? Это грех. Дай кусочек?

— Отстань.

Начинает приплясывать, исполняя собачий народный танец «Весело умираем с голоду», напевая при этом:

— Ку-со-чек! Дай-дай! Мне!

— Ну-ка иди отсюда. Опять своим поганым хвостом…

Белка вздыхает и идет на свой матрасик. Она точно знает, где жопа.

Потягиваясь, появляется Котася. Я ее сперва не заметил, жарко сейчас, и она пристрастилась спать на подоконнике, среди цветов.

— Ты здесь? Ну, будь по-твоему — давай сюда свою чашку.

— А рожа не треснет?

— Нет. Чего же ты медлишь?

— Иди отсюда тоже.

Котася с омерзением встряхивает головой и поворачивается ко мне спиной, небрежно дернув хвостом. Так уходят женщины, которые очень хотят, чтобы вы заметили, как красиво они ушли, и вам стало стыдно. Только меня такими изысками не проймешь.

— Давай-давай, топай, дай поесть спокойно.

— Вы, Максим Викторович, возомнили о себе, а на самом деле самое интересное в вас — это чашка.

— Лучше мышей лови.

— Только и можете банальности говорить.

— Котася! Привет! Чем пахнет сегодня твоя голова?

Кошка милостиво разрешает собаке Белке себя обнюхать, не теряя, однако, презрительного выражения на морде.

— Ну, понюхай, понюхай… довольна?

— Да! Я всегда довольна.

— Иди, собачка моя, этот недочеловек нам все равно ничего не даст.

Недочеловек спокойно дожевывает холодную яичницу, похожую на застывшие сопли, и смотрит на залитую солнцем улицу, не тронутую шинами машин, и даже подошв прошло по ней сегодня совсем немного.

Все в золотой пыли, тишина, и кажется, что все только начинается, и жизнь впереди, и будет она всегда.

В тишине и одиночестве всегда возвращаешься в детство. Совсем раннее, когда еще в такую же жару лежал в пеленках. Все было так же, только кошки Котаси и собаки Белки не было рядом. Да нет, были они. Кто-то другой ими был.

Интересно, разговаривали они со мной? Жаль, если нет.

* * *

Я купил немного говядины, и папа сварил шикарный суп с фасолью. Варил он его часа три, движения медленные, я не помогаю ему в готовке, разве что картошки-морковки начищу, мелкая моторика с острым предметом — это не для пожилых людей. А в остальном — вижу, какое выражение лица у отца, когда он чем-то занят, он реально молодеет.

Торжественно поставил передо мной чашку супа и сказал: «Как тебе?»

Я попробовал суп и сказал, что это великолепно.

Папа просиял и весь ужин вспоминал молодость, как мама однажды пришла с работы и не могла попасть домой, потому что папа на коньках катался и закатался допоздна. А мама замерзла. Но не ругалась совсем, а пришла на каток, смотрела на него и смеялась.

Я съел полную чашку и похвалил суп еще раз, сказав, что я вот так в жизни не приготовлю.

Папа расцвел окончательно и, отложив свою чашку, сказал:

— А где там твоя прекрасная каша?

Кто скажет, что это ми-ми-ми и сахар, тот просто глупый дурак. И ни фига в жизни так и не понял.

9 июля 2017 г.

Папа хочет выйти во двор. На пути непреодолимое препятствие — мои кроссовки. Помянув меня добрым словом, папа растерянно топчется возле них, потом делает решительный шаг, наступая сразу на оба (хорошо, что не падает), и наконец выходит в дверь.

А ведь еще недавно десять километров бегал по пятницам. И волейбол. И разряд по гимнастике, такой пресс у него был, у меня такого не будет никогда.

Как быстротечно время и безжалостно.

Скоро нужно в Москву, недели на две хотя бы. Я там должен был быть еще в конце мая, но бюрократия оказалась сильнее, чем я предполагал.

Вот как