Про папу - Максим Викторович Цхай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прерывая этот молчаливый диалог, сую папе найденную под телевизионной полкой ложку.
— Ах, вот она, я ее туда не клал.
— Ложка — сволочь, я знаю, ползает тут…
Папа надел ботинки. Звонит телефон.
— Да, сейчас, выходим уже. Папа задержался из-за дождя…
— Промок! Я промок!
Выходим, папа закрывает калитку сам, мне он не доверяет, вдруг я опять на один оборот закрою. А надо на два. Если по-другому, эта несносная собака выскочит. Укусит кого-нибудь, и мы будем платить штраф.
Закрыв калитку, мы выясняем, что взяли два зонтика и ни одной трости. После короткой борьбы старость одерживает верх и идет за тростью сама.
— Папа, оставь дома один зонтик, оставь нам этот, он большой.
— Нет.
— Почему?
— Он плохой.
Папа возвращается в дом, слышно, как он зовет трость.
Видимо, трость понимает, что, если она не материализуется, ей несдобровать, и находится достаточно быстро. Гордый собой папа возвращается ко мне.
— Идем, опоздали, конечно, из-за тебя. Говорил — одевайся!
Идем по просыхающей земле. Благо знакомые живут недалеко, настроение улучшается.
…Собака Белка разделяет со мной радость, игриво тыкаясь мне головой в бедро: ведь мы идем в гости всей семьей, а Котасю оставили…
— Ты, паршивка, зачем выскочила!!! Максим, почему собака идет с нами?
— Потому что ты не закрыл калитку.
— Я ее вроде закрывал…
Возвращаюсь домой, тягая с собой за ухо собаку Белку, которая визжит, что тоже хочет в гости. Калитка нараспашку, заталкиваю упирающуюся овчарку во двор. Не собака, а осел какой-то. Возвращаюсь к отцу, который уже за сто метров начинает смотреть на меня укоризненно.
— Ты что так долго ходишь, мы же опоздаем!
Подходим к дому юбиляра. Будем дарить деньги, что же еще — действительно каждому нужная вещь.
У ворот выясняется, что мы забыли подарок. Папа сам его упаковал в конверт и, увлекшись этим занятием, видимо, оставил на столе.
Усадив отца за стол, потихоньку пытаюсь смыться, кажется, никто не заметил этого позорища.
— А вы куда?
Какая-то незнакомая мне гостья, симпатичная блондинка лет тридцати.
— А я с Украины. Вы вернетесь?
— Наверное.
В этот момент папа роняет салфетку с колен под стол. Ругает салфетку, но та и не думает находиться. Лезу за ней, шарю по полу, нечаянно касаюсь голой ноги украинской гостьи. Та подчеркнуто радостно вздрагивает и, задрав скатерть, приветливо мне улыбается. Ку-ку, блин. Салфетку бы лучше подняла.
Уже у двери слышу, как кто-то торжественно поздравляет юбиляра.
— И в этот замечательный день мы поздравля…
— Максим! Подарок я, кажется, положил на подоконник!
Мне кажется, я сердито посмотрел на отца. Он обиженно отворачивается.
Иду домой, наслаждаясь тишиной и покоем.
Конверта с деньгами ни на столе, ни на подоконнике нет. Нахожу конверт под столом, наверное, Котася опять бродила по скатерти и, услышав скрип открываемой калитки, быстро смылась, в спешке смахнув его хвостом.
Смотрю в зеркало. Ничего так, затормошенный пожилой дядька.
Не для украинки на себя смотрю. У меня мальчик восьмидесяти лет. Не до того.
12 июня 2017 г.
Собирал черешню. Поспела.
Дерево уже два дня призывно качало ветвями и разве что не мычало в окно, будто недоенная корова.
Шел по заросшему малиной дворику, колючки царапали мне голые ноги, но это было приятно, и я улыбался, представлял, как всего пару лет назад эту же самую черешню собирала моя мама и эта же малина царапала ноги ей. И на шее ее висел этот же голубой короб для ягод. Это ведь та же самая черешня. И малина — та же. И мама — вот она, это теперь я.
Поднимал упрямо гнущиеся ветки, покрытые брызгами сочных ярко-красных ягод, налитых светом и соком так, что готовы были взорваться меж пальцев. И каждая ягода поворачивалась ко мне самым красивым боком и призывно кивала — «возьми, возьми и меня». Крупные ягоды сами падали мне в ладонь. Пахло травой, солнцем и влажной древесной тенью.
Папа руководил процессом издалека, убеждая меня брать красную черешню, а зеленую оставлять. Бросил мне в голову еще один короб. Попал, но я этого даже не заметил.
Голубой короб быстро наполнился алыми ягодами, и дерево на прощанье уронило мне на вершину этой летней горы два своих темных листа.
«Теперь собирай мои ягоды ты», — певуче сказало мне дерево.
«Приходи еще», — зашелестела малина, показывая свои свежие зеленые колючки.
Я кивнул головой. Конечно, приду. Все-таки в частном доме что-то хорошее есть.
13 июня 2017 г.
Я бьюсь за папу. Мне нужно избавить его от самого страшного, что может ждать человека, — одиночества в старости. И долги надо отдавать, даже когда тебе о них не напоминают. А родители разве напомнят. Да и то до конца все равно не отдашь…
При всех недостатках у меня есть одно хорошее качество. Если нужно, я иду до конца. Если что-то стоит того, чтобы за него костьми лечь, — лягу и охать не буду.
Это — стоит.
Папа — интеллигент старой закалки, бороться за жизнь ему трудно. Да и не надо. Ведь я не интеллигент, борьба сейчас для меня. А кто-то должен жить для музыки и прекрасного.
14 июня 2017 г.
Купил папе на ужин хорошую копченую рыбу. Большую такую.
Это не так просто. Чтобы папа меня этой рыбой по роже не отхлестал, оторвал этикетку и решил наврать, что в магазине ее уценили вполовину.
Ну, она правда куплена по акции, но не так чтоб прям в полцены.
Прикинув еще раз, я убрал из оставшейся суммы еще процентов тридцать и уже эту стоимость решил назвать папе при допросе. Если до пыток не дойдет — обойдусь строгим выговором с занесением в личное дело навсегда и изъятием его при каждом удобном случае.
Прокрался домой и быстро распаковал пакет, пока папа еще возился в кровати, у нас обязательный послеобеденный сон — папины голосовые связки должны иногда отдыхать.
Пакет я мгновенно запихал в сумку для сумок, есть у нас и такая, пакетики тоже денег стоят, и папа готов оплакивать каждый новый, словно бродяга — последние порванные штаны.
— Максим! Гм… Кх-х-х… Ма-аксим!
Папа, как лев, пробует голос перед вечерним ревом.
— Чего?
— Пришел?
Папа тянет время. Надо придумать причину для крика.
— Чем мы будем ужинать? Обещал, что ты будешь готовить, и ушел, тетери-ятери…
— Готовлю уже.
Папа выходит на кухню, несколько всклоченный после сказочного мира сна. Его оттуда явно выпихали за скверный характер.
Подозрительно смотрит на меня.
— А чем это так пахнет? Ты опять что-то
