Про папу - Максим Викторович Цхай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут не то что в аптеку, в окно высунешься и будешь кричать: люди, кто-нибудь! Я жив, я есть! Мне страшно. Я один. Жизнь прошла, но ведь я еще здесь. Увидьте же, наконец, меня! Не это немощное тело, руины того, кем я был. А меня! Любящего пшенную кашу! Пьющего чай с молоком! И Лежнева — лучшая на свете оперная певица, поймите же вы хоть это…
— Папа, а врач ведь сказал, что у тебя давление даже ниже, чем нужно.
— Ну сказал.
— Даже таблетки одни отменил.
Папа рассеянно кладет телефонную трубку.
— Может, ты выздоровел уже?
Папа смотрит на меня, молчит.
— А почему нет? Ты таблетки уже давно пьешь, выздоровел, и все.
— А ведь может быть…
Лицо отца светлеет.
Все будет еще. Твой сын уладит все проблемы, ведь он мягкий, но сильный. Еще целый месяц лета, все успею. А потом будет сентябрь. Будет все желтым и красным и сыро, но это даже хорошо, от сырой осенней травы так чудно пахнет. И мы будем сидеть в теплом доме, где стоят на полках мамины игрушки, смешные собачки и лягушки из керамики и маленькая серебряная туфелька, что я привез ей из Амстердама, пить чай и есть яблочные пирожки.
— И мы пойдем с тобой на концерт Лежневой, вместе.
— А когда?
— Осенью, она же приедет на гастроли.
Странно, я не говорил про наше будущее вслух, только про концерт, но папа успокоился. Ненадолго, но это уже хорошо.
— Вот увидишь, я с ней еще познакомлюсь. У меня получится.
Папа ложится спать. Послеобеденный сон, обязательно.
В доме будет тишина два часа.
22 июля 2017 г.
У папы был насыщенный день.
С обеда мы были в Водоканале. Договорились встретиться, чтобы поехать. «На остановке, только никуда не уходи». За пять минут до назначенного времени я стоял строго на остановке (если надо, я солдат) и озирался вокруг в надежде найти в толпе пыльную шляпу и знакомое недовольное выражение лица. Но тщетно.
Тогда я прикинул, что папа, решив подстраховаться, ходит где-то рядом, на тот случай, если я так и не нашел остановку. Позвонить ему было нельзя, с утра в нашем районе вырубили электричество, это, конечно, старые украинские кабеля виноваты, кто же еще, и телефон был разряжен.
Скоро я заметил отца, подкарауливающего меня у подземного перехода, — папа рассудил, что я, естественно, не пошел на остановку, а подло полез в подземный переход, буду выходить, а он меня — цап!
Получил от отца разнос, и мы поперлись по жаре в Водоканал, но выяснилось, что он работает только до четырех.
Хорошо воспитанные мальчики не стали материться долго — так, слегка. Поехали домой, по дороге я зашел в магазин купить хорошей сметаны, решив сварить на ужин вареники. Поставив папу возле колонны, в тенечке, и сказав: «Стой здесь, а то погибнешь», — я скрылся за прозрачными дверями. Сметану я купил быстро, зато долго искал папу, который решил сделать мне назло и пошел гулять. Нашел я его гордо стоящего возле урны.
— Зачем ты ушел?
— А я что, привязанный? Ты много о себе думаешь последнее время.
Ой много, тут папа прав, и не последнее время, а лет с восьми, с тех пор как начал получать по жопе за то, что играл на пианино ногами, пока никто не видит. Но родители вовсе не «никто», они увидели. Я не плакал — много эти два корейца о себе мнят.
Вареники удались, правда, я перепутал и сварил капустные, а не творожные, но папа не ворчал, поскольку сметана была очень хороша. Надо сказать, что целый ряд продуктов в Крыму гораздо вкуснее, чем в Германии (мясо, лук, картошка, огурцы, помидоры, персики и теперь сметана), — это крайне неполиткорректная, но правда.
Ужин прошел спокойно, папин рот был занят варениками, но надо ж такому случиться, папа опрокинул сметану на пол, и Котася с криком «мое!» плюхнулась прямо в середину густой белой лужи.
Папа с Котасей поссорились, он успел соскрести верхний слой сметаны и положить обратно в банку, и теперь вся сметана пропала — нижний слой собрал всех блох с пола, а верхний был весь в Котасе.
Пока папа ковылял, оставляя белые жирные следы, за удирающей кошкой, я запустил собаку Белку домой, и лужа сметаны быстро исчезла.
Потом я ушел по делам, оставив на зарядке свой телефон: видимо, Путин позвонил городской администрации и сказал, что, если нам с папой не дадут свет, он лично будет гонять их по Крыму, как папа Котасю.
Когда я вернулся, на телефоне висели два звонка: один от моего друга Златы Цирценс, второй — от папы. От последнего я получил взбучку — пока меня не было, мне кто-то звонил, и напрасно. Папа мне тут же перезвонил с моего забытого телефона — узнать, почему я такой разгильдяй и оставляю телефон дома, но такой хам, как я, даже не взял трубку, а сразу давал отбой.
Уже ближе к ночи я погонял блох дихлофосом. В прошлый раз моя физиономия в респираторе их, похоже, не напугала. Попробовал сегодня без него. Теперь ложусь спать. Видимо, под дурманящими парами мне приснюсь я сам, бегающий возле магазина в поисках папы, папа, гоняющий Котасю, Путин, бегающий за администрацией, и убегающие от дихлофоса блохи.
Покой мне обычно даже не снится.
23 июля 2017 г.
Готовится генеральная битва с блохами. Да, да, мы уже проиграли, но пусть эти твари не думают, что останутся безнаказанными.
Всю дезинфекцию я буду делать сам, папе поручил перебрать вещи в шкафу, часть выкинем, а часть распихаем по полиэтиленовым мешкам и герметично завяжем — пусть блохи сдохнут там, друг друга пожрав, к едрене фене.
Сам я вещи перебирать не стал, все равно толку не будет, папа, как терьер, вцепится в каждую тряпку, и никакие крики «Фу!», «Брось!» и «Выплюнь!» не подействуют. Так что пусть сам решает, что ему там нужно, а что нет.
У папы пошел дым из ушей, как у робота, получившего две противоречащие друг другу команды одновременно. А как иначе: с одной стороны — выбрасывать вещи противоречит всей его природе, а с другой — мешки не бесконечны, и, если все вещи не поместятся, его тупой сын пойдет покупать новые…
Я похихикивал, наслаждаясь тишиной в доме; папа стонал, но тихо.
Однако я недооценил своего отца.
Он стал брать каждую
