Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

— Это делает тебя счастливым, да?

Отец смотрит мне в глаза.

— Меня делает счастливым, что ты счастлив, Хадсон. Что мои дети счастливы. Неважно, что для этого потребуется.

Наверное, это и есть смысл отцовства.

После того как я провёл с ним больше времени, чем когда-либо за всю свою жизнь, копаясь в книгах — да, это должно уже считаться каким-то магистерским курсом по задротству или что-то в этом роде — я встречаюсь с Мариам для того, чего я никогда не делаю с женщинами: поговорить.

А под «поговорить» я имею в виду то, чего я никогда не делаю: сказать ей, что я не хочу продолжать встречаться в стиле «давай встретимся без одежды». Потому что это неправильно, потому что моё сердце и моя кожа думают о другой.

А вот третье, что я никогда не делаю, — это давать объяснения. Обычно я позволяю счастливой даме самой решить, что она больше не хочет меня видеть, или просто уходит.

Мариам понимает. Ещё больше, когда я говорю ей, что эта другая девушка всё равно не будет со мной, так что в итоге мы оба остаёмся на том же месте.

— Это… Хадсон, не твоя двоюродная сестра, правда? — спрашивает она, тут же поправляясь. — Я хочу сказать, что очевидно, что это она. Но она не твоя двоюродная сестра, да? Не по-настоящему.

На её лице появляется такая забавная гримаса отвращения, что я не могу не засмеяться.

— Нет, Мариам, это не моя двоюродная сестра.

— Слава Богу.

Она вздыхает с облегчением, и в этот момент я чувствую лёгкую боль в своём гордости. Я-то решил порвать то, что у нас было, а её единственная забота — не окажемся ли мы с ней кровными родственниками, из-за чего она не сможет больше наслаждаться этим телом. Ну, никогда не пойму женщин.

Но, по-настоящему, я рад, что она приняла это спокойно. Она хорошая девушка, и то, что мы разделили, было приятным.

Затем она предлагает мне утешительные объятия, и я, признаться, рад этому.

Хотя это не спасает меня от холодного и одинокого возвращения домой. Серьёзно, как люди обходятся без секса? Они мазохисты или что?

Когда я прихожу домой, Доме снова что-то жрёт в кухне, как третий раз подряд. Да, его телосложение быка, который якобы зависим от анаболиков, требует несколько перекусов в день, желательно с кучей арахисового масла.

Я тоже мажу себе на кусок хлеба хорошую порцию того, что он оставил открытым, и сажусь рядом с ним. Вздыхаю.

— Полный отстой.

— Арахисовое масло?

Он смотрит на меня с таким ужасом, как будто оскорбил его саму суть, и я клянусь, что боюсь за свою физическую целостность. Похоже, он только что закончил тренироваться, потому что его торс с накачанными мышцами и без рубашки напоминает мне вышку НБА.

Что касается зависти — никакой. По-настоящему. Не то чтобы за все эти годы я мечтал быть большим шкафом из красного дерева, как мой брат, вместо того чтобы быть бледной книжной полкой.

— Нет, не арахисовое масло. Оно, обычное.

— Ага. — Он вздыхает с облегчением и снова расслабляется. Да, несмотря на разницу в цвете кожи… мы братья. Еда всегда на первом месте. Он делает здоровенный укус в свой бутерброд. — Так что же?

Я снова вздыхаю.

— Это всё про любовь.

Доме чуть не задыхается от смеха.

Ну, заслужил. Смеяться над бедами своего младшего брата…

Когда он успокаивается, он улыбается мне, как акула, с очень белыми и очень злыми зубами, заляпанными арахисовой пастой.

— Так ты влюбился, да…

— И это не дало ни хрена. Влюбляться — это полная фигня, — утверждаю я. — Это вообще не имеет смысла.

Он снова смеётся и хлопает меня по спине.

— Добро пожаловать в мир смертных, братишка.

Я показываю ему тот палец, который мама грозилась нам отрезать и покормить им зомби — буквально — если мы снова будем использовать его, чтобы продемонстрировать свои эмоции. Он смеётся ещё громче.

— Это из-за того, что ты возишься с папой? Смотришь, может ли быть обратный эффект от заклинания?

— Серьёзно, кто в здравом уме захочет испытывать это?

Доме качает головой и улыбается про себя.

— Кто может выбрать?

Я фыркаю и без энтузиазма нападаю на арахисовую пасту ложкой. Доме, наверное, видит, что я не в лучшем состоянии, потому что даже не ругает меня за то, что я засунул её обратно в его банку.

— А почему ты такой довольный?

Его улыбка становится шире.

— Я буду частью экспедиции в Европу с другими молодыми охотниками со всего мира, чтобы обмениваться знаниями, пока мы разрываем всякую нечисть. Папа мне устроил.

Потому что «Меня делает счастливым, что мои дети счастливы, независимо от того, что это будет значить», как раз-таки временное разделение с одним из них. Я улыбаюсь. Он выглядит реально воодушевлённым этим. И я осознаю, как сильно ему нужно было прекратить чувствовать себя одиноким, влиться в большую команду и встретить новых людей, хотя он никогда и не жаловался.

Теперь я хлопаю его по спине, рискуя вывихнуть себе палец.

— Рад за тебя, братишка.

И за то, что папа это сказал.

Затем я задумываюсь:

— Хотя это значит, что теперь нас будет меньше для того, чтобы поделить ярость мамы, когда она злится.

Широкая улыбка с арахисовой пастой снова появляется.

— Удачи с этим, брат.

Глава 45. Проблемы с запахом смерти

Да, вы угадали: папа счастлив, Доме счастлив, а я, наконец, начинаю взрослеть — или что-то там с этим взрослым состоянием, когда начинаешь делать всё правильно, не подключая батареи к чужому порту для зарядки — и вот тут-то начинаются проблемы. Потому что кто-то там наверху явно решает, что пора сбалансировать весы.

Проблемы с запахом смерти.

С этими глазами, которые всё видят через экраны и интернет-соединение, Доме несколько дней следит за возможной угрозой мертвяков в соседних деревнях. Уже вечер, и он продолжает превращаться в жабу, хотя теперь это не шестой перекус, а ужин, когда он отбрасывает в сторону поджаренную кукурузу, которой питался, пока просматривал свой планшет, и подает сигнал тревоги:

— Зомби, зомби! — Он вытирает рот и руки и увеличивает то, что он там видит на экране. — В Маунт-Джой. — Быстро нажимает на клавиши, чтобы проверить. — Десять минут на машине отсюда. Какой-то идиот стримит это в прямом эфире через свой телефон. Какой низкий уровень инстинкта самосохранения, болван.

Больше ничего не нужно; мы выезжаем.

Не должно быть приятно, но… как я люблю экшн!

Менее чем за время, которое занимает вой волка, мы полностью экипированы и в машинах. Они трое едут в машине с папой, а я с Постре следую за ними в своём Jipito; второй автомобиль всегда кстати для неожиданных вылазок. Не то чтобы зомби были особыми интеллектуалами, но их появление может быть направлено какой-то более хитрой и мощной тварью, которая может прятаться в тенях; так что я с Постре присоединюсь позже, в зависимости от того, как всё пойдет. Папа устанавливает свои гаджеты для определения темных энергий, пока мама рулит.

А я… ну, я не сдержался и написал Колетт:

Выходим на зомби

Маунт-Джой

Не знаю, зачем это делаю. Постре тоже, похоже, задаётся этим вопросом, глядя на меня, когда я швыряю свой телефон на сиденье пассажира, где она сидит. Она смотрит то на меня, то на экран телефона.

— Ну давай, скажи мне что-то? — отвечаю я. — Ты же охотница, да?

Или, может, мне просто так хочется найти повод вновь выйти на связь с ней, не гнаться за ней, не за её задницей, не за её улыбкой, которая порой такая сладкая, что проникает внутрь, а иногда такая жестокая, что сжигает и уничтожает.

— В общем, скорее всего, она меня заблокировала, — заканчиваю я разговор.

А Постре, которая, к слову, весьма сдержанна, не настаивает.

— Кстати, нам надо серьезно поговорить о твоём имени. Когда будет время.

Понимаю, что эта вся дневная рутина с восемнадцатью часами сна и едой в оставшиеся шесть оставляет ей мало времени для таких важнейших решений.