Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

К счастью, она не выгоняет нас, и, хотя не приглашает войти, мы с Постре проходим в дом без всяких стеснений. Пока она не передумает.

После маленького холла мы сразу попадаем в гостиную-столовую. Стены обшиты серой древесиной цвета перламутра, мебель — простая, массивная, а тяжёлые тёмные шторы закрывают окна. Всё здесь мягкое и спокойное, цвета без излишеств. Я также замечаю ванную, кухню и лестницу, ведущую наверх — наверное, там спальня и кабинет. Дом небольшой, но уютный и элегантный.

Колетт уютно устроилась на диване. Немного дрожит, и я беру плед, с пуфика, накрываю её, и в этот момент Постре решает запрыгнуть на диван с радостным лаем и свернуться клубочком рядом с ней. Колетт улыбнулась полузакрытыми глазами и перебрасывает через нее руку.

— Тебе что-нибудь принести? — сомневаюсь.

— В холодильнике.

Я подхожу к холодильнику и открываю его… а там нет ни пива, ни фахитас, ни шоколада. Только аккуратно разложенные пакеты с кровью, как в больнице, с ярлыками и всем остальным.

Ну да, чего я ожидал? Пончиков и пирогов?

Хотя, может быть, если бы моя девушка была зомби, в холодильнике был бы и труп. Выбор, в принципе, не так уж плох.

Правда, я всегда думал, что волчица могла бы угостить меня хорошей порцией сырого поросёнка, которого мы могли бы потом обжарить.

Ладно, всё равно. Я быстро хватаю три пакета, прижимаю их к груди, не особо на них смотря, и пытаюсь убедить себя, что это просто пакетики с сыром.

— Вижу, что кто-то оставил отделение скорой помощи без запаса, — говорю, чтобы разрядить свою неловкость, возвращаясь в гостиную.

— Я — прокурор округа. У меня есть связи. — Она пожимает плечами. — Можешь разогреть их в микроволновке, пожалуйста?

Я зажмуриваю глаза и снова вдыхаю. Ну да, логично. Я делаю, как она попросила, и затем стою, на той дистанции, которую позволяет длина моих рук, когда подношу один из пакетов и наблюдаю, как она вонзает в него зубы и начинает пить.

Постре абсолютно не беспокоит, чем её кормят, пока она продолжает спокойно лежать у неё на коленях; я стараюсь изо всех сил оставаться равнодушным. Потому что я выбираю это. Я выбираю её. И я должен быть достойным.

— Так… ты не кусаешь людей? — смотрю на свои ноги, покачиваясь на них.

— Иногда.

— Ага. — Ещё одно покачивание.

— В сексе или если ты — урод, который слишком меня бесит. Но я не убиваю. — Она вытирает уголки губ и отодвигает почти пустой пакет, чтобы взглянуть на меня. — Я делала это какое-то время. Охотилась на плохих. Насильников, воров, убийц… Если я охотилась на тёмных существ, почему бы мне не охотиться и на них? Люди способны причинить такой же, а то и больший вред.

— Понимаю.

— Потом я поняла, что не имею права судить и решила бороться с ними в рамках закона. Вот почему я выбрала эту работу.

— Может, мы тоже не вправе судить. — Думаю о Рони и о самой Колетт; о том, что говорил мой отец о близости зла и добра.

— К сожалению, для нежити нет ни суда, ни присяжных, да? — её глаза становятся острыми. — Поэтому я тоже начала различать тех, кого на кого охотилась, и тех, на кого нет.

— Поэтому ты и спросила того мужчину-волка.

Она кивает и снова пьёт, прежде чем заговорить.

— Если бы он сказал, что это было случайно, что только что стал превращённым и ещё не научился контролировать себя, что раскаивается…

— Ты бы его простила?

— И помогла бы ему адаптироваться. Стать хозяином себе, если бы ему это было нужно. — Она делает глоток, потом её взгляд снова встречается с моим. — Я тоже убивала невинных, Хадсон. Я тоже думала, что обречена быть убийцей. И была ею.

Я сжимаю веки и массирую переносицу, переваривая это. Хотя сейчас у меня скрутило живот, мне приятно, что она это мне рассказывает. Мне нужно знать всё. Осознавать, что эта её сторона тоже существует. И я благодарен ей за то, что она даёт мне шанс понять и принять. Без лжи и без скрытых деталей.

— Может быть, и я когда-то ошибался, — наконец говорю. — Может, я убил кого-то, кто этого не заслуживал. — Теперь я знаю, потому что: — Я бы убил тебя.

Я становлюсь на колени, чтобы быть на её уровне. Убираю прядь волос с её лица и оставляю руку там, поглаживая её. Цвет лица вернулся, и она выглядит гораздо здоровее. Я улыбаюсь.

— Рад, что этого не случилось, Колетт. Рад, что мне выпала возможность узнать, кто ты.

— Я монстр, Хадсон.

— Нет. Ты — человек. Я видела твою человечность. Снова и снова. И ты сложный и несовершенный, как все мы. С прошлым, с ошибками и с обстоятельствами, которые не облегчали твою жизнь. И, может быть, когда-то я и должен был тебя поймать. Но я остаюсь с тем, кто ты сейчас. С тем, что ты построила из карт, которые тебе выпали.

Колетт качает головой. Отводит взгляд, и красная слеза скатывается по её щеке. Я осторожно вытираю её.

— Тебя отвергли? — Мой вопрос возвращает её внимание ко мне. — Люди, которых ты любила, на которых рассчитывала. Твоя семья, твои товарищи. — Вспоминаю того мужчину, с которым она говорила, что собиралась пожениться, но оставляю это без слов, не хочу даже упоминать его. — Когда ты превратилась.

Думаю о Доме, что был меньше часа назад, о его страхе стать тем, что мы ненавидим больше всего, о его руке, протянутой в поисках спасения.

— Конечно, отвернулись, Хадсон. — В её голосе звучит злость, но, боюсь, не на них. — Что они могли сделать? Я бы поступила так же на их месте. Я — то, что я есть, Хадсон.

Ещё слёзы крови скользят из её глаз, и я стираю их руками, оставляя на своей коже багровые следы.

— Они охотились за тобой, — понимаю. Как она может верить, что не заслуживает любви, если её отняли так резко?

— Это была их миссия.

Телефон вибрирует в кармане. Звонит мама. Я выключаю его и сразу получаю от неё сообщение с вопросом, где я.

Игнорирую. Потому что Колетт ищет мой взгляд, как будто ей нужно, чтобы наши глаза слились в одно целое, как будто она просит меня о защите и утешении. Я обнимаю её, прижимая к себе. Поглаживаю её волосы и целую в голову, пока она плачет.

Мой мобильный снова звонит, и, во второй раз, я делаю нечто, что может стоить мне лишения яиц — выключаю звонок от мамы.

Ответ не заставляет себя долго ждать:

Приходи домой СЕЙЧАСЖЕ.

Или я сама приеду за тобой.

Тяжело вздыхаю.

Колетт отстраняется и сама вытирает слёзы.

— Тебе надо идти.

Я удерживаю её руку в своей.

— Я проверю, как там мой брат, успокою семью и вернусь, ладно? — Когда она ничего не говорит, настаиваю. — Всё в порядке? Я не оставлю тебя.

Не после того, как увидел её такой уязвимой.

— Смотри, Постре останется с тобой. — Мне приходит идея. Я глажу голову своей подружке и обращаюсь к собаке. — Ты её защитишь, да?

Колетт улыбается и не возражает. Думаю, это хороший знак, и она собирается открыть мне дверь, понимая, что я взломаю её, если Постре внутри, и она не пустит меня. Так же, как я надеюсь, что она понимает, какое доверие я показываю, оставляя её здесь.

— Дай мне ещё одну, пожалуйста, — указывает она на пакеты с кровью. — A-отрицательную. — Улыбается, как ребёнок, увидевший конфеты. — Это моя любимая.

— Я — A-отрицательный.

Её улыбка становится ещё более озорной, когда она оценивает меня взглядом с головы до ног и проводит языком по зубам, как в игре.

— Знаю.

Чёрт, не должен был этого говорить, но меня это немного возбуждает. Ну, процесс взросления, которым я так горжусь, проходит волнами. Постепенно.

Я качаю головой, тяжело вздыхаю и улыбаюсь ей в ответ, осматривая её с ног до головы.

— Нам с тобой плохо удаётся не видеть друг друга, да?

Потому что я бы прямо сейчас с ней переспал.

Но я не хочу, чтобы мама застала меня в разгаре страстной игры, когда она приедет сжигать дом до основания, если я не появлюсь в своём менее чем через три секунды. Так что, с тяжёлым сердцем — и не только — я прощаюсь с ней поцелуем в лоб.

— Я вернусь, — обещаю, закрывая дверь. — Не оставлю тебя.