Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг

Для закалки духа студентов требовалась гораздо более вместительная церковь, чем маленькая часовня Благовещения при колледже. К концу XVII века они получат церковь Сант-Иньяцио на Виа Каравита. В этом огромном соборе кисть Поццо изобразила на потолке небесные создания, парящие под куполом, словно простирающимся в небеса. Ангелы, святые и аллегории добродетелей свешивали голые ноги с высоких карнизов. Восседавший в центре картины на облаке Лойола встречал самого Христа. Здесь был изображен весь мир с персонифицированными Европой, Америкой и Азией, водруженной на верблюда. Амбициозность замысла отражала духовный и географический размах миссии иезуитов, как и Церкви, которой они служили. Но проект был, как всегда, привязан к папскому городу. Над алтарем красуются слова, которые Лойола, по его утверждению, услышал от Христа: «Я буду с тобой в Риме».

* * *

В церкви Сант-Иньяцио студенты-иезуиты встречались с чудом, явленным новым необыкновенным способом. Однако чудесное имело жизненную важность для христианского богослужения с апостольских времен. Веками священники поднимали хлеб и вино, повторяя слова Иисуса на Тайной вечере, которые, по вере их, превращали то и другое в Его тело и кровь. Раз в год христиане признавали это чудо, употребляя Тело Христово на мессе. В 1263 году один из приходов в итальянском городке Больцано сообщил, что кровь пропитала алтарные покровы, когда священник усомнился во время мессы в истинности чуда евхаристии [58]. Работая кистью в Ватиканском дворце в 1512 году, Рафаэль запечатлел это мгновение, когда одно чудо породило другое. Работая по приглашению папы Юлия II (1503–1513 гг.), он изобразил напротив нестойкого в вере священника папу, благоговейно преклонившего колена перед чудом литургии. Юлий был далеко не первым церковником, поступившим так. В 1246 году епископы в Бельгии учредили по настоянию канониссы Юлианы Льежской праздник Тела и Крови Христовых [59]. Этот праздник стал обязательным для всех христианских приходов, когда известие о чудесной мессе в Больцано достигло слуха папы Урбана IV (1261–1264 гг.). Во всех без исключения церквях, от базилики Святого Петра до самых скромных приходов Европы, Тело Христово клали в дарохранительницу, чтобы всякий – пахарь, рыботорговка, кардинал, королева, – войдя в церковь, встречал Христа.

Однако к середине XVI века чудо евхаристии превратилось в поле боя. Приверженцы папы по-прежнему вставали на колени перед освященным хлебом, но были и такие христиане, кто его высмеивал и даже называл отвратительным. В горячих дебатах, последовавших за Реформацией, некоторые доказывали, что Иисус высказывался иносказательно, когда просил своих учеников есть Его плоть и кровь. Многие в первом поколении протестантов полностью отвергали чудо литургии. К тому времени, когда их сыновья и дочери стали наведываться по делам или из любопытства в Рим, этот элемент веры, прежде такой привычный, уже стал им совершенно чужд. Бродя по церквям и минуя на улицах торжественные процессии, они ужасались при виде католиков, провозглашавших, что едят Тело Христово. Христиане по всему континенту поносили подобные католические ритуалы, обвиняя католиков в том, что они пируют на теле своего Спасителя, подобно тому, как «люди едят устрицы» или как каннибалы, подступающие к Господу, «скалят клыки» [60].

Мы могли бы назвать такие разговоры бестактностью. Но для католиков раннего Нового времени они были отъявленной ересью. Папы отреагировали на них повелением праздновать этот определяющий момент веры с еще большим пылом. Иезуиты призвали мирян перейти от причастия раз в год к причащению Телом Христовым раз в неделю или даже каждый день [61]. Иногда причастие помещали для поклонения в расписную чашу, монстранцию. Стоя на коленях на улицах и в проходах церквей, тысячи людей взирали на Тело Спасителя через круглое окошко в монстранции, в которое падали золотые солнечные лучи. К концу XVI века евхаристические шествия использовались для очищения города во времена опасностей или распространившегося греха. Одни во время карнавала пили, плясали и играли в азартные игры, другие падали ниц в безмолвной молитве. Церкви оставались открытыми день и ночь для Quarant’ore – 40 часов непрерывной молитвы [62]. В 1592 году Климент VIII (1592–1605 гг.) призвал священников по всему «родному городу Риму» принимать этих молящихся, дабы из центра христианского мира «без перерыва поднимался молитвенный фимиам пред ликом Господним» [63]. В 60-е годы XVII века Бернини выстроил церковь, полностью нацеленную на чудо евхаристии. Переступая через порог церкви Сант-Андреа на Квиринальском холме, верующие оказывались не в длинном центральном проходе, а в овальном помещении, всего в нескольких шагах от дарохранительницы с Телом Христовым.

К XVII веку Рим уже был монументальным свидетельством сугубо католического христианства. Хотя некоторые лютеранские церкви будут выстроены в барочном стиле, изогнутые формы и экстатические скульптуры Рима несли гораздо большее – отчетливо католическое послание. Грандиозность и драматичность стиля стали здесь средствами передачи и утверждения истинности и превосходства католической веры. В Риме искусство и архитектура обрушивают реальность святых и чудес на обыкновенных людей, просвещая их и усиливая их религиозный опыт историями, способными вызвать изумление и суеверный ужас [64]. В церкви Сант-Андреа зодчего Бернини над алтарем был изваян сам святой Андрей, мраморная фигура, воспаряющая с каменного постамента в небеса. В церкви Санта-Мария-делла-Витториа Бернини воскресил святую Терезу, изваяв монахиню XVI века в момент, когда она заявляет, что чувствует, как сам Бог пронзает «самое ее нутро» стрелой божественной любви [65]. Святая откинулась назад от боли, губы ее разомкнуты в мольбе, безмятежный купидон заносит руку, чтобы снова воткнуть ей в грудь стрелу. Каждый год в день святой Терезы солнце пронзало стекло и освещало покровы, которыми было обернуто ее бесчувственное тело [66]. В Риме раннего Нового времени католицизм был религией, которую можно было видеть и слышать, в которую можно было верить.

* * *

Превосходство над другими местами и религиями было жизненно важным для всего римского нарратива. Не менее важны были и правильные зрители. Папам требовалось, чтобы истину католицизма, явленную в Риме, увидели не только верующие паломники, но и неверующие люди. В то время как инквизиторы принуждали римлян изобличать в своей среде протестантов, Рим с распростертыми объятиями встречал других некатоликов. В 1603 году Али-Кули Бек, 73-летний представитель персидского шаха Аббаса I, наслаждался чудесами Рима в качестве гостя папы Павла V (1605–1621 гг.). Как мусульманина и посла мусульманского властелина его полезно было привести в трепет. Этапами его насыщенного маршрута были пещерообразный центр античного Колизея и Константинова Латеранская базилика [67]. В Борго он побывал в Санто-Спирито-ин-Сассиа, большом госпитале, роскошно перестроенном папой Сикстом IV (1471–1484 гг.). Ко времени визита персидского гостя Павел V уже мог похвастаться ему мировым первенством госпиталя по части экспериментов с анатомическим вскрытием и коллекциями из 100 тысяч снадобий и 50 тысяч микстур [68]. Неподалеку, в базилике Святого Петра, посол увидит еще более наглядное воплощение папских амбиций. Планы Юлия II по перестройке собора уже были осуществлены, трудами гениев от Браманте до Микеланджело он полностью преобразился. Бек не увидит широкого фасада из травертина, добавленного спустя несколько лет Карло Мадерно, как и двух изогнутых колоннад, которыми позже окружит площадь Бернини. Однако он отдаст должное куполу, накрывшему здание великолепной огромной чашей. Папа надеялся, что его гость, вернувшись домой, поделится с персидским шахом своими впечатлениями от недосягаемой для «безбожников» христианской цивилизации.

Возможно, надежды Павла были избыточными, но прецедент уже имелся. В 1601 году повар бывшего персидского посла так пленился Римом, что принял католичество и отказался возвращаться домой [69]. Через много лет после смерти Павла люди продолжали тянуться в город, мечтая об обращении. Портной Сэмюэл Хоуп из Ковентри приплыл по морю в Ливорно и оттуда отправился в Рим, чтобы больше узнать о вере католического владыки [70]. Для многих приверженцев англиканской церкви Рим символизировал суеверие и потенциальную государственную измену. Английские отступники от папы отождествляли город с верой так же безусловно, как и презираемые ими понтифики. Ирония в том, что протестанты, сталкивавшиеся с выпукло-добродетельным обликом католицизма, точно знали, куда им податься, чтобы узнать об этом больше.

К 1673 году в городе появилось официальное учреждение для приема и поддержки потенциальных новообращенных, в духе миссии прежней конгрегации, призванной принимать тех, кто «стихийно пришел к вере» [71]. Ospizio dei Convertendi предназначался для поддержки лютеран и кальвинистов, прибывавших в Рим в сомнениях насчет своей веры. В 1686 году он переехал в величественный палаццо деи Конвертенди,