Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская

Пердикка выпрямился, не спуская глаз с застывшего лица и, давясь слезами, громко произнес:

— Он сказал… Достойнейшему!

— Кому, Александр?! Назови имя!

— Пред-ви-жу, — медленно произнес царь, — как… вы… схлестнетесь… на моих… похоронах…

Он закрыл глаза и замер. Медленное неглубокое дыхание чуть вздымало простынь, словно это — последнее, на что едва хватало сил.

Многоголосый плач воем наполнял улицы. Казалось, еще немного, и они не смогут вместить его. Город тонул в горе и неизвестности. Страшные слухи о смерти царя опережали время. Птолемею с трудом удавалось сдерживать напирающую толпу. Он почти охрип, но так и не смог убедить никого, что Александр жив. Он едва сдерживался под камнепадом обвинений, чтобы не выхватить меч и не броситься на разбушевавшуюся толпу. Неожиданно все стихло и замерло. Все превратилось в единое ухо, старающееся уловить, что скажет Пердикка, появившийся из темноты дворцовой неизвестности.

— Александр, ваш повелитель, проснулся! — выкрикнул македонец и замер. Взрыв ликования взбурлил воздух. Пердикка поднял руку, ожидая, пока все стихнет. — Он очень слаб, но все же хочет видеть вас! К сожалению, состояние Александра не позволит пригласить всех вас, но делегаты таксисов, конных ил и союзных формирований будут допущены к нему! Надеюсь, понятно, и не требует повторения, что любое нарушение того, что я сказал, будет караться смертью без суда и следствий! Состояние Александра крайне тяжелое, но, учитывая его любовь к вам, мы все же идем на риск допустить посланцев, ибо он сам просит об этом! Командиры подразделений, начиная с лохагов, понесут жестокое наказание за нарушение в подчиненных частях изложенного порядка!

* * *

Когда наступает время, мир, состоявший из звуков, сворачивается в тишину, и она набухает, обволакивает, вытесняя все. Она пропитывает тело, завладевает душой, подчиняет волю. Нет ни мужества, ни любви, ни прошлого. Только тишина. Любой звук ранит так больно, словно нанесен жестоко и сильно, но после теряется в облачной ватности и кажется далеким и незнакомым.

«Александр», — зовет кто-то по ту сторону, но разве это имеет значение?

Чуть заметно дрогнули веки, словно испугались потерять разноцветие, барханами строящееся пред внутренним взором. Этот голос… Был ли? Или это шутка ветра, что шуршит где-то за желто-рыжими холмами?

— Александр…

Царь открыл глаза. Неясная тень перед ним густела, обретая знакомые очертания.

— Александр, ты узнаешь меня?

— Певкест, — еле слышно прошептали губы. — Ты боишься, что я умер? Напрасно.

Сатрап Персии улыбнулся. Сквозь созревшие слезы в глазах блеснула надежда.

— Уже нет. После Индии нет.

— Вот и славно.

— Александр, твои воины ждут. Они пришли увидеть тебя.

Царь попытался приподняться, но смог лишь чуть оторвать от подушек голову. Певкест подхватил его, усадив полулежа. Александр благодарно взглянул на друга, но македонец увидел тень проскользнувшей по лицу муки.

Величайший из воинов готовился к битве. Битве с самим собой. Певкест выждал несколько мгновений.

— Готов? — шепнул он, сжав сухую горячую ладонь друга.

— Да.

(1) Стикс — мифическая река, через которую паромщик перевозит души в подземный мир.

(2) Серапис — эллинское божество, культ которого был привезен греками в Персию. В Вавилоне имелся храм Сераписа. Свой рассвет культ получил в Египте в эпоху правления Птолемеев, и часто отождествлялся с Осирисом (Амоном-Осирисом), богом плодородия.

(3) Праскинеза — древнеперсидский обычай приветствовать повелителя падая на колени и склоняясь к земле.

(4) Ураг — звание младшего офицера пехоты.

(5) Арридей — сводный брат Александра по отцу. Говорили, что царица Олимпиада подмешивала ему в детстве яд, в результате чего Арридей вырос умственно отсталым.

(6) Пентаксиарх, таксиарх — звания офицеров крупных пехотных подразделений.

(7) Фалангарх, синтагмарх — пехотинские офицерские чины. Иларх — Чин конного офицера.

Гидасп.

День казался бесконечным. Помутившееся солнце, раскаленное добела, плавилось в перезревшем небе. Кипящий воздух тяжелыми клубами давил на землю. Вавилон дрейфовал в жерновах побелевшего зноя, неся в себе тяжелый груз — непомерное горе.

Вереница понурых людей без оружия и доспехов в полном молчании ползла по ступенькам дворца, теряясь в полумраке коридора. Словно пропущенные сквозь тоннель пыток, где ржавыми зазубринами на лезвиях из души вырывались последние всплески надежды, люди покидали дворец по одному, измученные и раздавленные. Они, словно становились ниже ростом, ссутуливаясь в несчастье, что обрушилось так внезапно, и не было времени ни понять, ни принять его.

Фортуна, капризная богиня, потешалась над ними, являя истинное лицо, бледное, с сетью серых вен, безжизненными, прилипшими ко лбу волосами, изможденное и неподвижное. Она, словно играла легким судном надежды, подставляя его незащищенные тонкие борта жажде безжалостных волн. Тысячи людей, беспомощных и осиротевших, бродили по огромному городу, внезапно ставшему чужим и неуютным.

Терей уперся взглядом в спину высокого македонца, что шел впереди. Он, не моргая, смотрел на пропитанный потом хитон, липший к лопаткам. Широкий выпуклый рубец отчетливо проявлялся сквозь мокрую ткань. Его корявый, раздвоенный клешней конец хищно впивался в плечо и шею. Тяжелая поступь потрясала массивное тело, узел завязанных волос маятником перекатывался от плеча к плечу. Потерянный в своих думах Терей не заметил, как наскочил на воина, что внезапно замер, точно сраженный невидимой силой. Там, в десятке шагов, отделенный от Терея плечом с изломанным шрамом, лежал человек. Кровать казалась необъятной для легкого исхудавшего тела. Лицо выглядело до крайности непропорциональным. Казалось, что нос и губы занимают бо′льшую его часть. Худые руки двумя увядшими лозами стелились вдоль тела.

Терей не мог поверить глазам. Это казалось почти неправдой. Всегда живой, быстрый, с пружинящей походкой Александр не мог… «Нет, это не он»! Мысль заметалась в голове подобно мухе, попавшей в сосуд, неистово жужжащей и бьющейся в поисках свободы.

Оказавшись возле кровати, Терей замер. Он смотрел на лежащего человека и не мог смириться с тем, что сквозь внутреннюю борьбу узнавал в нем Александра. Юноша поднял глаза на командиров, стеной скорби стоящих в изголовье. Они отводили глаза, но он все же прочел в них страшный приговор. Александр умирал. Терей хотел что-то сказать, но лишь сомкнул пересохшие губы, стараясь проглотить холодный твердый ком, внезапно вздувшийся в горле. Подобно змее, сглатывающей добычу целиком, юноша вытягивал шею, но ком не двинулся ни на дактиль (1).

Терей плелся к дверям, безвольный и потухший. Он едва волочил ноги, словно преодолевал сопротивление невидимой бечевы, тянувшей назад, но так и не смог отвернуться от Александра. Уже в коридоре, совершенно ослепнув от горя и мглы, бросившись наугад из дворца, он столкнулся с кем-то, с трудом осознавая, что произошло. Нелепо извиняясь, Терей вдруг замолчал, почувствовав на плече горячую широкую ладонь. Собираясь что-то сказать, молодой человек открыл рот, но так и замер, увидев мудрое спокойствие смотрящих на него глаз. «Не стоит, сынок, — говорил взгляд. — Это ничто по сравнению с глубиной нашего горя».

— Как тебя звать, сынок? — спокойно спросил бывалый воин.

— Терей, сын Нелея, — задыхаясь, ответил молодой человек.

— Послушай, что я скажу, Терей, сын Нелея. Мужество царя внутри этого дворца достойно того, чтобы и мы были мужественны вне его стен. Зажми свое горе внутри, неси его спокойно, претерпи муку молча, и ты докажешь Александру, что достоин называться воином. Стенания мутят разум, призывают панику, и человек уподобляется пугливому животному, что без толку мечется, затаптывая все вокруг. Плач и визг — удел глупых баб и тех, кто подобен им внутри. Помни об этом.

Македонец еще раз сжал плечо Терея, отвернулся и побрел прочь. Уродливый излом шрама, восседающий на мужественном плече, исказился сквозь подступившие слезы, но Терей сжал зубы, на мгновение закрыв глаза, чтобы загнать внутрь, глубже, совсем глубоко свою слабость.

Люди окружали его, бесконечно задавая один и тот же вопрос. Терей кивал головой, но произнести это вслух так и не решался. Александр жив! Жив! Жив! Пока еще…

Оказавшись за городской стеной, сын Нелея, сколько хватило сил, шел спокойно, пока не бросился бегом. Упав грудью на камни, он зарылся лицом в ломкую траву и зарыдал. Зверь напряжения,