Когда наступает время. Книга 1. - Ольга Любарская

— Допросил? — устало спросил Пердикка.

— Не успел.

— Как «не успел»?

— Не важные у нас дела. Кто-то успел искромсать его, словно мясник учился на нем рубить туши.

Пердикка отступил на шаг, уставившись на Птолемея.

— Если это то, о чем я думаю, то этого следовало ожидать. Если не удастся скрыть, хорошо бы повернуть дело так, словно это пьяная потасовка.

— Это как раз ерунда. Меня больше волнует Мелеагр. С его тупой проницательностью, он уже раскачивает грушу, и плоды начали валиться нам на головы. Надо, чтобы Александр распорядился о назначении командиров в бесхозных полках, иначе Мелеагр создаст смуту.

— Я уже думал об этом. Пехотинцы благоволят ему и без размышлений примкнут к его полкам.

— Эх, все так не вовремя. Регент не назначен, наследника нет, и Александр ни здесь, ни там. Шестой день уже, а ему все хуже. Медий тоже крови пьет. Клянет всех без разбору.

— Птолемей, дружище, надо бы перенести Александра в другие покои. Там будет удобнее. Ты сделай это, а я займусь командирами.

Александр слабел на глазах. Жертвоприношение отняло последние силы, и царь лежал тихий и бледный. Дыхание неровными толчками вздымало грудь, хрипело, словно вскипая, и после замирало. Военачальники молча собирались вокруг ложа, взволнованно поглядывая друг на друга. Каждый понимал, что спокойствие в армии зависит от тонкой нити, которая еще держит Александра.

— Александр, — позвал Птолемей, легонько тронув царя за плечо.

Открыв тяжелые веки, Александр медленно осмотрел присутствующих. Взгляд его был неопределенным, словно царь силился опознать лица. Военачальники поклонились. Александр заговорил. Голоса почти не было, а неясные хрипы скорее напоминали звуки авлоса, в который попала вода. Пропустив вопрос о своем самочувствии, Александр заговорил о полках. Ясность мышления и чистота памяти потрясла стоящих. Он обращался к каждому по имени, распоряжаясь, какие структурные подразделения взять под командование.

— Сколько бы вы не убеждали меня, что в войсках все спокойно, — медленно произнес Александр, — я не поверю. Я слишком хорошо знаю подобные ситуации, поэтому приказываю…

Ударение, с которым он произнес последние слова, стоило слишком многих усилий, и царь замолчал, стараясь собрать остатки сил. Гримаса боли исказила лицо, тихий, похожий на вздох стон колыхнул пересохшие губы.

— Фалангархам, синтагмархам, илархам оставаться во дворце. Гиппархам, таксиархам, и пентаксиархам (7) находиться поблизости…

В зал бесшумно вошел Селевк, жестами призывая к себе Пердикку.

— Я только что из храма Сераписа. Жрецы отказали. Сказали, что ему лучше оставаться во дворце. Опасаются проблем.

— Понятно.

— Бояться, если с ним что-нибудь случится в храме, им не сносить голов.

— Началось.

— Как он?

— Совсем плохо. Сдается мне, кончается.

— Погоди. Может…

— Думаю, что уже все.

— На улицах неспокойно. Выдвиженцы собрались и требуют их пропустить. Не верят, что Александр еще жив.

— Понимаю. Я и сам уже не верю.

— Пердикка, беспорядков не избежать.

— Пошлю Птолемея. У него лучше, чем у кого-либо получится обуздать толпу.

— Дай надежную охрану. Я уже ни за что не решусь поручиться.

— Пердикка! — позвали македонца. — Скорее! Александр зовет!

Александр с трудом снял с пальца перстень-печать. Он хотел что-то сказать, но лишь хрипы подернули бесцветные губы. Рука бессильно упала на покрывала. Пальцы со стыдливо белеющей полосой шарили в поисках кольца. Казалось, слепой, потерявший клюку, беспомощно возится в попытках нащупать спасительный жезл. Пердикка наклонился, накрыв перстень ладонью царя. Он уже собирался отступить на шаг, когда Александр остановил его, молча вложив в руку символ власти. Военачальники переглянулись, неясный шепот зашуршал по залу.

— Александр, — позвал Мелеагр, грудью подавшись вперед. — Кому ты оставляешь империю?

Багой зажал рот рукой, впившись, что было сил, чтобы не закричать. До этого мгновения он верил, что Александр выберется, выживет, что это всего лишь болезнь. Сколько раз смерть подступала к нему, сколько раз наклонялась к лицу, нетерпеливо дыша, словно старалась учуять запах добычи. Сколько раз отступала, обиженно глядя издалека. А сейчас Багой увидел, как она лижет измученное тело, медленно наслаждаясь, растягивает удовольствие, отражаясь корявым ликом в угасающих глазах. Протяжный стон вырвался из груди перса, раскололся и замерз, острыми льдинками зависнув в тишине.

… не могу поверить, что по случайности или недосмотру боги допустили на землю подобного себе или, потешаясь, уравновесили это неуживчивым, вспыльчивым характером? Разве можно теперь осознать всю глубину их воображения, когда, возводя вокруг тебя стену благоговения и зависти, взирали они с высот на муки одиночества? Или только богорожденный был призван делить жизнь с богоравным?

Жестоки боги! Раскрасив радужки серым бархатом, они намеренно сгущали краски к зрачкам, делая взгляд глубоким. Очень… До бесконечности… А после, играя, тончайшей кисточкой разбросали зеленоватые штришки, желая получить… дерзкие искры. Солнечные лучи, блеснув в этих глазах, терялись там, изливаясь изнутри преломленными бликами, пока ресницы не резали их на тончайшие полоски игольчатыми остриями.

…тонкий нос с изящным разлетом ноздрей…

…ложбинка над верхней губой с едва обозначенными гранями чуть вздергивает резную линию рта. Скорее тонкие, но очень чувственные губы с чуть приподнятыми уголками скрывают потаенную улыбку, а, приоткрывшись, вызывают жгучее вожделение…

Прошло столько времени, но до сих пор я помню все — любой мелкий штрих, изгиб, угол схождения ключиц и потаенный омут ямочки между ними. Если бы я мог рисовать! Но я не могу. Если бы я мог лепить! Но я не умею! И никто не умеет! Даже Лисипп бессилен! Всемогущий Лисипп! Любое изваяние не верно, ошибочно и лишь отчасти улавливает случайное сходство. Поверхностное… Внешнее…

А как быть с душой? С дыханием, голосом, запахом? Аккуратно наполненный сосуд, собранный из мраморных костей, что до времени запечатан тонкой пульсирующей на темечке кожей… Игра богов! Коли решат, что сосуд не годен, то и не слышат стенания обезумевшей матери над бездыханным младенцем, а уж когда подберут особый вкус и крепость вина, что будет бродить, пока отпущено время, то и запечатывают плотно, позволяя жить. Я видел сам, как крепчало вино внутри тебя, из молодого превращаясь в терпкое, выдержанное. Я менялся тоже, не замечая как, влюбленный в мальчишку, с годами желал уже мужчину. Мы оба были мной… или тобой… Какая разница! Да, и как разделить то, что смешалось, растворилось одно в другом?! Соль в морской воде, аромат в воздухе, солнечный свет в небе?! Мы — что крылья у птицы. Ты — одно, я — другое. И как мне лететь теперь на одном? .. Падаю…

Голос… Смех… Так звучит душа. Рождаясь в глубине груди и становясь легким дуновением, душа незримо парит рядом, пока звучит голос. Величайшая сила… От нежно глубинных до гневных, громких… душа может любить, ненавидеть, повелевать и подчиняться. Все подвластно голосу. Искусно управляя тончайшим инструментом, лишь умело касаясь настроенных струн, ты мог бы править миром… если бы только захотел. Если бы…

Я не боялся умереть, зная, что оставлю тебе империю, но это ты оставил ее мне!

Для всех ты был вторым… Для всех, но не для меня… Я так решил, а ты сделал… Первый… И я остался один… Второй…

— Ты остаешься верен себе, мой царь…

Александр вздрогнул. Веки поднялись, обнажая безумие измученных глаз. Наваждение темных фигур, обступивших ложе, давило. Силуэты оплавлялись, искажались, слипаясь… Царь заметался в простынях, словно, задыхаясь, искал выхода, но вновь бессильно упал на раскаленные подушки, застонал и поник.

— Гефестион! — сорвалось с синеющих губ.

— Бредит, — шепотом заключил Птолемей. — Если он не очнется, война разразится незамедлительно. Подразделения Мелеагра получили приказ оставаться при полном вооружении.

— Знаю, — кивнул Пердикка. — Я готов к этому. Мелеагр давно точит когти.

— Александр, — легкое дуновение коснулось иссушенного лица.

— Где ты?!

- Рядом. К чему эти счеты? Первый, второй? Я лишь отлучился ненадолго построить для тебя переправу. Ты ведь всегда поручал это мне. Стикс — серьезная река.

Александр облегченно вздохнул.

- Я знал.

— Голодная свора захлебывается слюной, глотая запах богатой добычи. Отдай им все, чтобы уйти налегке…

— Александр…

Царь почувствовал, что кто-то теребил его за плечо.

— Александр.

С трудом приоткрыв глаза, Александр отсмотрел стоящих вокруг.

— Я слышу, — прохрипел он.

— Александр, — Пердикка наклонился к умирающему. — Ты должен распорядиться. Кому ты оставишь империю?

Царь еще раз оглядел стоящих.

— Александр, — громче повторил Пердикка. — Кому ты оставишь империю?!

— Дос-той-ней-шему, — на последнем выдохе прошептал Александр.

— Что?! Что