Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5) законодательная гарантия защиты прав граждан немецкой национальности, проживающих вне судето-немецкой области;
6) устранение несправедливости, допущенной в отношении судетских немцев в 1918 году, и компенсация понесенного ими вследствие этого ущерба;
7) признание и претворение в жизнь основополагающего принципа: немецкие чиновники на немецкой территории;
8) полная свобода для германской культуры и германского мировоззрения{37}.
В разговоре с Гендерсоном Риббентроп назвал их разумными и умеренными и «говорил о них как об основе для переговоров, не квалифицируя их при этом как минимальные». Британский посол передал это чехословацкому посланнику Войтеху Мастному и посоветовал серьезно отнестись к сказанному, считая, что, сделав уступки, можно обойтись без кровопролития. Французский посол был настроен пессимистически{38}. Для Праги Карлсбадская программа была совершенно неприемлемой.
Решению Судетского вопроса, закончившемуся Мюнхенским соглашением 29 сентября 1938 года, посвящена обширная, но большей частью пристрастная, а потому неравноценная, точнее, в основном не имеющая ценности, литература, тональность которой менялась в зависимости от исторических условий и политической конъюнктуры. Чехословакия, созданная в Версале за счет побежденных, оказалась нежизнеспособным государством, которое разрушили межнациональные противоречия между чехами и словаками, а также между чехами и национальными меньшинствами, прежде всего немецким и венгерским. «Пороховой погреб Европы», как называл эту страну лорд Ротермир, был обречен взорваться. К тому же судьбу Чехословакии решали лидеры тех самых стран, которые создали ее двумя десятилетиями раньше, — Франции, Англии и Италии: «Я тебя породил, я тебя и убью». Мир был спасен хотя бы на время.
Вопрос о том, блефовал ли Гитлер (как утверждали беллицисты), угрожая применением военной силы против Чехословакии, можно считать решенным: не блефовал. Остается вопрос: каковы были шансы сторон на успех в случае военного конфликта? Если не ограничиваться подсчетом дивизий, танков и самолетов, а рассмотреть ситуацию в целом: отсутствие у Франции и СССР границ с Чехословакией; отказ Польши и Румынии пропустить не только советские эшелоны, но и самолеты; реваншистские намерения Польши и Венгрии в отношении Чехословакии; отказ Великобритании вмешиваться в войну иначе как в случае агрессии против Франции; благожелательный нейтралитет Италии, Югославии и Японии в пользу Германии; наконец, фактор «морального духа», дававший преимущество вермахту, — приходится сделать следующий вывод. Если бы Франция и СССР вступили в войну на стороне Чехословакии против Германии, это привело бы к многостороннему конфликту с небезусловным исходом, так как ни одна из сторон не могла рассчитывать на скорую и решительную победу. Война началась бы на год раньше и повлекла за собой большие жертвы, чем кампании 1939/40 года.
В «эпопее Мюнхена» Риббентроп принимал лишь номинальное участие, поскольку практическое решение с помощью военных и аппарата доктора Геббельса взял на себя лично Гитлер. Дипломатические тонкости фюрера уже не интересовали. Роль же Риббентропа ограничилась сердитыми заявлениями, например, во время тревоги 20–21 мая, когда необоснованные слухи о выдвижении частей вермахта к границе подвигли Прагу и Париж к частичной мобилизации (именно из-за этого Гитлер 28 мая приказал готовить военную операцию против Чехословакии). Мастный сообщил из Берлина: «Он [Гитлер. — В. М.] не может примириться с тем, что в Праге наше правительство продолжает давать другим государствам ложные сообщения о концентрации войск, и особо подчеркивает, что распространение таких сообщений могло бы привести к их осуществлению и к действительной концентрации войск против ЧСР».
Гендерсон обратился за разъяснениями не в МИД, а к Вильгельму Кейтелю, поэтому с британским послом рейхсминистр был особенно резок, повторяя, что «немецкая кровь проливается в Чехословакии и что семьдесят пять миллионов немцев поднимутся, как один человек, на ее защиту»{39}. Их отношения, исходно не отличавшиеся доверием и симпатией, испортились до предела — на радость «третьим смеющимся». 24 мая Гендерсон писал Галифаксу, что «если Гитлер прыгает на фут, Риббентроп прыгает на ярд»[39] и что глава Вильгельмштрассе «тщеславен настолько же, насколько глуп, и глуп настолько же, насколько тщеславен», повторив эту оценку в мемуарах{40}. Рейхсминистр прочитал «Провал миссии» и счел нужным особо опровергнуть «злостные извращения и лживые утверждения» книги о его «роковых советах» и «дурном влиянии» на Гитлера{41}.
В Судетском вопросе Риббентроп стремился лишь к исполнению воли фюрера. Это видно из его июльских и августовских указаний Вайцзеккеру, который, подобно большинству дипломатов, не считал жесткий курс лучшим: статс-секретарю не нравился флотский принцип — лучше действовать неверно, чем никак — хотя сам в прошлом был морским офицером{42}.
Не прекращалась борьба и внутри нацистской элиты, положение в которой Риббентропа было не слишком прочным. С одной стороны, действия Министерства пропаганды вызывали протесты иностранных дипломатов, разбираться с которыми приходилось МИДу; конфликт двух ведомств достиг апогея после «Хрустальной ночи» — спровоцированного Геббельсом еврейского погрома 9–10 ноября 1938 года, который нанес огромный ущерб международному престижу Третьего рейха. С другой стороны, Геринг, считавший, что вермахт не готов к войне, обвинял Риббентропа в провоцировании конфликта (адресовать этот упрек Гитлеру он не решался!) и пытался за его спиной вести переговоры с англичанами. Наконец, умеренные постарались удалить его и от принятия решений, и от переговоров (Гендерсон и Вайцзеккер утверждали, что именно они, при участии одного только переводчика Шмидта, организовали решающую беседу Гитлера с Чемберленом во время Судетского кризиса). На страницах дипломатической переписки этих месяцев имя рейхсминистра иностранных дел встречается на удивление редко.
Главным достижением Риббентропа стало то, что он снова и вопреки всем оказался прав: Англия и Франция не пошли на войну ради Чехословакии. Оппозиция во главе с генералом Людвигом Беком, адмиралом Канарисом и Вайцзеккером, собиравшаяся свергать Гитлера, через эмиссаров просила Чемберлена и лорда Галифакса проявить твердость, необходимую для создания внутриполитического кризиса в Германии. В заговоре участвовали и дипломаты, включая поверенного в делах в Лондоне Теодора Кордта, который всеми силами порочил рейхсминистра. Чемберлен опрокинул их расчеты, привезя с собой из Мюнхена не только соглашение по Судетам, но и англо-германскую декларацию — «мир для нашего поколения», за что его с восторгом приветствовало абсолютное большинство англичан.
Лорд Лондондерри, объявив, что его мечты сбылись, прилетел в Мюнхен повидать Риббентропа (это была их последняя встреча) и приписал восторженный постскриптум к переизданию своей книги «Британия и Германия». Даладье ждал по возвращении из Мюнхена народного возмущения, но был встречен всеобщим ликованием. Французский парламент, за исключением коммунистов, одобрил соглашение; поддержали его и большинство интеллектуалов, причем не только правых или пронацистски настроенных. К радости Риббентропа, японская дипломатия и пресса единодушно выступили на стороне рейха, о чем посол Отт не замедлил проинформировать его, а премьер Коноэ Фумимаро послал Гитлеру и Муссолини поздравительные
