Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галифакс, прочитавший рейхсминистру «лекцию, если не проповедь» (выражение Кадогана), заявил: «Британское правительство признает, что Германия, прежде всего, заинтересована в вопросе своих [национальных. — В. М.] меньшинств в Австрии и в Чехословакии. Однако этот вопрос может иметь серьезные последствия для всей Европы, и поэтому британское правительство заинтересовано в нем. […] Если из-за австрийского или чехословацкого вопросов вспыхнет война, в нее могут быть вовлечены другие страны, и никто не может сказать, какие страны останутся незатронутыми».
Риббентроп сообщил в Берлин не согласованный текст, а собственное изложение: отразив дежурные примирительные фразы Галифакса, он проигнорировал его предупреждение и сделал вывод, что воевать за Австрию Англия не будет{21}. Опасаясь, что собеседник может что-то утаить, британский министр послал Гендерсону согласованную запись беседы для возможного информирования Гитлера{22}.
В тот же день, 10 марта, в германском посольстве состоялся грандиозный прощальный банкет. На следующий день Риббентроп вручил отзывные грамоты королю, а перед визитом во дворец позавтракал в посольстве со старым знакомым Томасом Джонсом, министром координации обороны сэром Томасом Инскипом и лордом Астором. Рассказу о дружеской беседе Гитлера с Шушнигом гости не поверили (бундесканцлер находился в постоянном контакте с английской миссией в Вене[38]), но сошлись во мнении о нежизнеспособности Австрии в «версальских» границах. Инскип посоветовал не спешить, так как мирное решение проблемы — Риббентроп называл это «в германском духе» — вполне реально и будет одобрено Англией, но угроза и тем более применение силы чреваты войной. Рейхсминистр передал эти слова Гитлеру, заметив, что в целом они совпадают с мнением лорда Галифакса, хотя это явно противоречило его предыдущему докладу{23}.
Вечером того же дня Чемберлен дал на Даунинг-стрит, 10, обед в честь Риббентропа, где присутствовали лорд Галифакс, Хор, Саймон, Инскип, лорд Лондондерри, Черчилль и Кадоган с женами. Ближе к десерту посыльный из Форин Оффис вручил Кадогану две телеграммы, которые тот передал Галифаксу и Чемберлену: под давлением нацистов Шушниг отменил плебисцит и подал в отставку. Хозяева предложили Риббентропу, оставленному Берлином в неведении (с учетом «любви» к нему Геринга и Нейрата, полагаю, сознательно), уединиться и потребовали объяснений: премьер спокойно, министр в более резком тоне, назвав угрозу применения силы «нестерпимой».
«Кажется весьма ироничным, — рассказывал Чемберлен сестре Хильде три дня спустя, — что, потратив 20 минут после ланча на искренний разговор с Риббентропом о лучшем понимании и взаимном вкладе, Германии и нашем, в дело мира, я пошел к себе и тут же получил телеграммы об ультиматумах, [предъявленных] Шушнигу. Мне пришлось немедленно пригласить Риббентропа в свою комнату внизу, отослав его жену домой в одиночестве. Галифакс говорил с ним достаточно сурово и серьезно просил передать своему вождю, пока не стало слишком поздно, чтобы тот придержал коней. Не думаю, что Г[алифакс] или я ждали какого-то результата; в этом году мы получили много сигналов, что новые события в процессе поглощения Австрии неизбежны, хотя надеялись, что это может произойти без насилия. Но при разговоре с Риббентропом меня всегда переполняет чувство беспомощности. Он так глуп, так мелок, так зациклен на себе и доволен собой, настолько лишен умственных способностей, что, кажется, не понимает то, что ему говорят. На этот раз он много говорил о „предательстве“ Шушнига и его глупости с устройством плебисцита (с последним пунктом я не спорю), но совершенно неспособен понять наши возражения по поводу немецких методов. Он выразил неверие в любой ультиматум или даже угрозу с германской стороны. Как я понял, он считает, что Гитлер просто дал мудрый совет хорошим австрийцам вроде [Артура] Зейсс-Инкварта, которые самостоятельно „освободили“ свою страну»{24}.
Англичане задавали себе вопрос: знал ли Риббентроп заранее о планах Гитлера или нет? Хор был убежден в искренности его изумления. Галифакс не мог представить, что мыслимо так притворяться. Гендерсон отказывался верить в то, что честолюбивый Риббентроп мог сознательно пропустить «исторический момент». Черчилль сочинил волнующую историю о коварстве нашего героя, который, зная о готовившемся вторжении, нарочно затягивал обед, дабы оторвать министров от служебных телефонов, а потом изобразил притворное изумление при получении известий о переходе вермахтом границы. «Старый добрый Винни» проврался в главном: германские войска вступили в Австрию не 11, а 12 марта, через сутки после обеда на Даунинг-стрит. Это не единственный пример, когда воспоминания лауреата Нобелевской премии по литературе сообщают, мягко говоря, неправду{25}.
Оправившись от шока, рейхсминистр «попросил лорда Галифакса во второй половине дня посетить меня в посольстве. Но и во время беседы в посольстве во второй половине дня я еще не был в состоянии сообщить ему подробности событий в Австрии, ибо мне не удалось установить связь с Адольфом Гитлером и получить от него информацию»{26}.
Во время разговора Вёрман принес известие о назначении нацистского ставленника Зейсс-Инкварта бундесканцлером. Галифакс назвал это «демонстрацией грубой силы» и скептически оценил возможность понимания действий рейха британским общественным мнением. «Я разговаривал с ним чрезвычайно резко, — заверял он чехословацкого посланника Яна Масарика днем позже, — я еще никогда так не говорил»{27}. Однако главное стало ясным — Англия не выступит, поэтому в телефонном разговоре с Герингом (записанном «слухачами» последнего) наш герой мог сказать: «Мои впечатления от обоих — Галифакса и Чемберлена превосходны»{28}. Тем не менее он «был взбешен, потому что его никто не информировал, — вспоминал Хессе. — […] В ажиотаже о министре иностранных дел просто забыли». «Риббентропу была тяжела мысль, что „аншлюс“ может состояться без него, — вторил Кордт. — Могло показаться, что всего через месяц после вступления в должность он уже отставлен от нее»{29}.
Он рвался на место действия, но Геринг, оставленный «на хозяйстве» в Фатерлянде, передал ему распоряжение Гитлера находиться в Лондоне. Только 13 марта Риббентроп прилетел в Германию, чтобы на следующий день быть рядом с фюрером в Вене и принять от своего австрийского коллеги Вильгельма Вольфа здание и архивы МИДа несуществующей более страны{30}. Риббентроп получил в качестве резиденции замок Фушль под Зальцбургом, конфискованный у Густава Эдлера фон Ремица, сторонника «австрофашистского» режима.
Подлинное значение случившегося в других столицах осознали не сразу. «Гитлер, несомненно, должен был первым удивиться, — писал задним числом французский экс-премьер Фланден, — что покушение на территориальный статус Европы, первый удар по
