Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

«Моя миссия в Лондоне не могла привести к успеху, потому что британская политика, как это сегодня [в 1946 году. — В. М.] ясно каждому, была направлена против Германии. Если бы я рекомендовал Адольфу Гитлеру, учитывая интересы Англии, отказаться от усиления Германии, вот тогда бы я был в Лондоне persona gratissima [особо желательная персона. — В. М.] […] Но я представлял в Лондоне сильную Германию, желающую быть с Англией на равных»{2}.

Германско-английские отношения 1936–1938 годов не могли быть иными, поскольку им мешало слишком много факторов: непримиримо антигерманская позиция руководства Форин Оффис в лице Идена, лорда Галифакса и Ванситтарта; острая внутриполитическая борьба, поскольку ни в одной из трех партий (консерваторы, либералы и лейбористы) не было ни идейного, ни организационного единства; стремление Черчилля и его окружения вернуться к власти, единственный путь к которой для них лежал через нагнетание «военной тревоги»; влияние сионистского лобби, хотя его главной заботой была не судьба соплеменников в рейхе, а будущее Палестины; наконец, умелые действия Москвы, вносившие раскол в «капиталистический лагерь»{3}. Усилия Риббентропа были обречены на провал, даже если бы он вел себя по правилам. Возможно, считавшийся либералом посол с донацистским прошлым и легким антинацистским флером, вроде Хасселя, мог смягчить или отсрочить некоторые конфликты. Но не за такую ли склонность к компромиссам англичане осуждали собственного посла в Берлине Невилла Гендерсона?

Что ожидало Риббентропа? На доклад рейхсканцлер не отреагировал. Однако «30 января 1938 года, когда я находился в Берлине на торжествах по случаю пятой годовщины взятия власти, Адольф Гитлер попросил меня задержаться на несколько дней. […] 4 февраля фюрер вызвал меня к себе и сообщил, что в рамках новых назначений на различные высокие государственные посты он хочет произвести замену министра иностранных дел. […] Назначение имперским министром иностранных дел явилось для меня совершенно неожиданным»{4}.

В конце января Гитлер начал перестановки в верхнем эшелоне власти. Первыми в отставку были отправлены военный министр Вернер фон Бломберг и главнокомандующий сухопутными войсками барон Вернер фон Фрич, на которых фюрер получил «компромат»: новоиспеченная супруга первого оказалась в прошлом проституткой, второй был ложно обвинен в гомосексуализме. На место Бломберга метил сам Герман Геринг, но интрига не дала ожидаемого результата: Гитлер объявил главнокомандующим вермахтом самого себя, упразднив пост имперского военного министра.

Второго февраля Риббентроп был на банкете в честь 65-летия Нейрата, который почтил своим присутствием фюрер. После благодарственной речи он вручил имениннику подарок — старинную картину с изображением… могилы Константина Великого, тезки юбиляра. Министр, достигший пенсионного возраста, повторил просьбу об отставке. Гитлер ответил отказом и продолжал расточать комплименты виновнику торжества. Шеф Рейхсканцелярии Ганс Генрих Ламмерс не верил своим ушам, поскольку на его столе лежали уже подписанные указы об отставке министра и назначении его преемника.

После полудня 4 февраля Гитлер пригласил Нейрата для дружеской беседы, с которой тот вернулся в прекрасном настроении. Вечером ему позвонил адъютант фюрера и попросил немедленно прибыть в Рейхсканцелярию. Министр сказал, что это, видимо, ошибка, поскольку он недавно вернулся оттуда, но ошибки не было. Гитлер объявил, что назначает Риббентропа имперским министром иностранных дел и поручает Нейрату пост председателя только что созданного Тайного правительственного совета (Geheime Kabinettsrat)[36], поскольку нуждается в его опыте. «Поздравьте — меня уволили», — приветствовал удивленных домашних Нейрат, не обольщавшийся относительно своего нового поста. В тот же вечер фюрер вызвал к себе Риббентропа. «Теперь я министр, — объявил счастливец сопровождавшему его Шпитци, выйдя из зимнего сада Рейхсканцелярии, — и мы будем проводить настоящую германскую политику»{5}.

Назначение Риббентропа никого не удивило, но мало кого обрадовало — за исключением Муссолини и Чиано, считавших, что «дело идет к полной нацификации, а это полезно для „оси“ […] Ясно, что он против англичан, которые плохо относились к нему. Лондон был для него поражением, Рим успехом»{6}. Чемберлен был сдержан: «Думаю, пройдет какое-то время, прежде чем мы поймем, что все эти изменения означают в международных отношениях, но боюсь, что в настоящее время нет ничего, что могло бы поощрить веру в то, что ситуация станет легче. С моей точки зрения, все это довольно неудачно, так как я надеялся, что по возвращении в Берлин Гендерсон сразу увидится с Нейратом и обсудит с ним вопросы, о которых мы говорили здесь. Но с Риббентропом в его новой должности я чувствую, что всё снова зыбко. Он всегда выражал самое сильное желание прийти к пониманию с нами, но его действия никогда в полной мере не соответствовали его стремлениям»{7}.

Геринг, аппетиты которого не знали границ, нацеливался и на этот пост. Дипломаты поняли, что новый шеф будет не более чем секретарем фюрера по иностранным делам, подобно тому как начальник созданного тогда же Верховного командования вермахта генерал-лейтенант Вильгельм Кейтель стал секретарем фюрера по военным делам — и разделил судьбу Риббентропа как на Нюрнбергском процессе, так и на страницах мемуаров бывших подчиненных.

«Принимая на себя руководство министерством, я, несомненно, сделал ошибку, не потребовав четких полномочий с целью обеспечить приоритет министерства иностранных дел в ведении внешней политики и определить необходимые и непременные для этого компетенции. Но при стиле работы Адольфа Гитлера я, вероятно, не достиг бы ничего и этим […] [Он] решал особенно близкие его сердцу внешнеполитические дела единолично. В первые годы мне часто удавалось добиваться осуществления своей точки зрения, но потом это стало труднее. Отстоять собственное мнение перед такой сильной личностью было нелегко»{8}.

Что сказал бы Молотов на его месте? Наверно, то же самое: «С самого начала мне было ясно […] что я буду работать в тени мощной личности и мне придется во многом ограничивать себя»{9}.

В один день с Нейратом Гитлер отправил в отставку трех послов: Франца фон Папена (Вена), Ульриха фон Хасселя (Рим) и Герберта фон Дирксена (Токио) — но причины в каждом случае были разные. Дирксен сам просил об этом, так как плохо переносил субтропический климат. На обратном пути он узнал, что назначен послом в Лондон: «Я пришел к очевидному выводу, что он [Риббентроп. — В. М.] смотрит на меня как на ширму, призванную прикрывать его истинные чувства и намерения по отношению к британскому правительству. И все-таки я надеялся, что сотрудничество с ним возможно. В конце концов, он ведь достиг своей цели — стал министром иностранных дел. Как послушный и исполнительный слуга своего хозяина он вынужден будет придерживаться гитлеровского курса, в принципе дружественного Англии»{10}.

Голову