Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

сугубо обострилась антипатия к Риббентропу, главному комиссионеру Гитлера по делам антикоммунистического крестового похода? Эта антипатия настолько возросла, что, пожалуй, Риббентропу трудно будет долго удерживаться в Лондоне»{67}.

Тем не менее 19 декабря Риббентроп снова отправился домой, успев наделать шума выступлением на обеде, данном в его честь Англо-германским обществом: заговорив об «имущих» и «неимущих» странах, он отнес Германию ко вторым как незаконно лишенную колоний. Гитлер, как известно, спекулировал на колониальном вопросе в перспективе торга с Англией и в июне 1936 года создал Имперскую колониальную лигу в дополнение к Колониально-политическому управлению в составе Имперского руководства НСДАП. Обе структуры возглавлял старый нацист, имперский наместник Баварии генерал Франц Ксавер фон Эпп, у которого Риббентроп уже пытался перехватить инициативу{68}. Англичане принимали слова фюрера всерьез и не собирались отдавать колонии, поэтому не слишком тактичная речь посла была принята нервно, несмотря на попытки второго оратора лорда Лондондерри смягчить ситуацию.

Затем Риббентроп встретился с Иденом для очередной дискуссии по проблемам европейской безопасности. Слухи о встрече проникли в польскую прессу, которая с тревогой следила за дипломатическими маневрами рейха. 28 декабря Риббентроп из Берлина направил главе Форин Оффис гневное письмо, обвиняя английскую сторону в утечке информации. 5 января 1937 года Иден категорически отверг обвинения, напомнив, что о беседе знали не только присутствовавшие, но и на Вильгельмштрассе. Риббентроп ответил (только через две недели!), что это исключено{69}. Проведенное по указанию Идена негласное расследование установило, что поляки получили информацию из германского посольства — где «своих людей» имели многие разведки.

Как и чем жило посольство при Риббентропе? Пятеро его подчиненных написали мемуары: 1-й секретарь Кордт, личный секретарь Шпитци, консул Путлиц, военный атташе Гейр фон Швеппенбург, пресс-атташе Хессе. Их показания единодушны — об этом единодушии я уже писал в предисловии. Однако не будем забывать о том, что Путлиц — агент английской разведки, что тайные контакты Кордта с англичанами граничили с государственной изменой, а Гейр и особенно Шпитци после войны бравировали причастностью к антинацистской оппозиции. Наиболее подробные воспоминания оставил Шпитци, бывший, по его собственным словам, «тенью шефа». Со страниц этой книги под броским названием «Как мы промотали рейх» (есть вариант более удачный, но менее приличный) сам автор предстает мелким и двуличным человеком, который не стеснялся пользоваться всеми выгодами положения и при этом направо и налево порочил своего благодетеля. Шпитци — коронный свидетель политкорректных биографов вроде Вейтца и Блока, хотя Рудольф фон Риббентроп прямо называет его клеветником. Кстати, Шварц, автор не менее политкорректный и не более надежный, рассказывает такую историю: Шпитци, австрийский нацист, укрывшийся от преследований в рейхе, похвалялся перед сослуживцами по посольству, что после аншлюса повесит на фонаре собственного отца, если тот не примет нацистскую веру…{70}

В рассказах «тени» Риббентроп предстает раздражительным, нервным, подозрительным, распекающим подчиненных из-за каждого пустяка и по любому поводу впадающим в депрессию. Сколько легенд ходило о его лени и неорганизованности — в основном потому, что он поздно просыпался (то ли дело Нейрат, встававший с петухами и отправлявшийся спать в десять вечера!) и начинал давать указания подчиненным, когда брился или принимал ванну.

Риббентроп, действительно, не блистал пунктуальностью, что не красит его, но в случае необходимости был способен на быстрые и решительные действия. В Лондоне он постоянно чувствовал себя не в своей тарелке — страдал от проблем со сном, больной почки и климата, тяготился протокольными обязанностями, беспокоился из-за удаленности от фюрера. Мнительный и не отличавшийся чувством юмора, посол болезненно переживал холодность лондонского света и умело направляемые насмешки прессы, за которыми ему виделись происки врагов — отсюда помешанность на секретности, доходившая до смешного. Думаю, он догадывался и об ироническом отношении подчиненных, которых тиранил почем зря и которые чувствовали себя спокойно лишь в периоды его частых отлучек. Только во время уик-эндов в сельской местности Риббентроп становился спокойным, приветливым, шутил и воспринимал шутки других. «Ах, не пытайтесь выглядеть государственным мужем, — однажды сказала ему юная и непосредственная англичанка, приглашенная на обед в посольство. — Лучше улыбнитесь вашей очаровательной улыбкой». Дипломаты переглянулись, оценив убойную силу реплики, но наш герой воспринял ее буквально — и улыбнулся.

Позднейшая литература, особенно пропагандистская, повторяла утверждения о непопулярности Риббентропа в Лондоне, которая усилила его неприязнь к англичанам. Конечно, и в салонах, и в прессе по адресу нацистского посла отпускали иронические и порой нелестные замечания — но кого и когда щадил высший свет? Американский писатель Джейсон Линдсей в 1991 году вспоминал: «До Второй [мировой] войны я жил в Лондоне и был счастлив находиться в списке приглашаемых к Риббентропу, когда он служил там послом. При нем приглашение в германское посольство было одним из самых желанных и ценимых в Лондоне. Мой добрый друг принц Георг [будущий герцог Кентский] никогда не пренебрегал приглашениями Риббентропа, и именно благодаря принцу Георгу я познакомился с Риббентропом. Думаю, он был очень харизматичным и, безусловно, великолепным хозяином»{71}. Утверждениям задним числом можно не верить, но о популярности посла и возлагавшихся на него надеждах свидетельствует, например, подробная статья о нем журналиста Джорджа Слокомба, появившаяся в марте 1937 года в популярном журнале «Стрэнд». Портрет будущего рейхсминистра не лишен неточностей: рассказ о более раннем, чем в действительности, знакомстве с Гитлером и посредничестве в его отношениях с банкиром Куртом фон Шрёдером, восходит, видимо, к самому Риббентропу или его окружению.

Риббентроп вернулся в Лондон 2 февраля 1937 года (успев получить от Гитлера Золотой партийный значок) и через два дня вручал верительные грамоты новому королю Георгу VI. Именно тогда случился инцидент с «гитлеровским приветствием» в Букингемском дворце, без которого не обходится ни одна книга о нацистской дипломатии{72}. После вручения грамот и краткой беседы с королем Риббентроп приготовился уходить и вдруг вскинул вверх правую руку, вызвав смущение присутствующих. Посол рассказывал, что не собирался этого делать, но, отступая назад (этикет запрещал поворачиваться к монарху спиной), поскользнулся и попытался таким образом удержать равновесие. Георг VI улыбнулся и ничего не сказал, но шеф протокола попросил одного из германских дипломатов впредь предупреждать о подобных новациях. В газетах появились сообщения, что посол приветствовал короля «чем-то вроде гитлеровского салюта».

«Это „новшество“ сильно задело англичан и вызвало довольно острую реакцию в консервативных кругах, — записал Майский (почему-то месяцем позже). — Риббентропа обвиняли в бестактности и в качестве „пай-мальчика“ противопоставляли меня, который-де приветствует короля в общем порядке, а не подымает над головой сжатого кулака». Та же аналогия пришла в голову Герингу, который поинтересовался у фюрера его возможной реакцией на то, что советский полпред в Рейхсканцелярии поднимет сжатый в ротфронтовском