Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

его официально и могу говорить лишь в сугубо частном порядке». По свидетельству французского министра, гость обещал, что Германия направит наблюдателя на запланированную международную конференцию по проблеме беженцев. Согласно сообщению английского посла, Бонне заявил, что «Франция не может принимать евреев бесконечно», но тот после войны публично опроверг это{56}.

Утром 7 декабря Риббентроп в сопровождении Бонне возложил венок со свастикой к Могиле Неизвестного Солдата и отправился на завтрак в Комитет Франция — Германия. Затем он встретился с представителями немецкой колонии и прогулялся по Лувру в обществе Бонне, задержавшись перед любимой картиной — «Купание Дианы» Франсуа Буше. Вечером состоялся банкет в германском посольстве, куда пришли и неарийские члены кабинета.

Восьмого декабря Риббентроп со свитой отбыл в обратный путь. Поезд сделал вынужденную остановку в Крейе, где железнодорожные рабочие устроили гостю овацию. Хотелось надеяться на лучшее, но Бонне, выступая в парламенте, призвал не расслабляться и продолжать модернизацию армии. По мнению польского посла в Париже Юлиуша Лукасевича, декларация разрядила напряженность в двусторонних отношениях, но не приблизила общеевропейское урегулирование, прежде всего из-за позиции Италии и продолжавшейся там антифранцузской кампании{57}.

6

В первый день нового, 1939 года Муссолини объявил Чиано, что принимает предложение о превращении Антикоминтерновского пакта в трехсторонний военный альянс и готов подписать соответствующий договор в конце января. Риббентроп был доволен, заверив, что к этому времени будут готовы и немцы, и японцы. 6 января итальянский посол Аттолико прислал из Берлина окончательный текст пакта: цель — борьба с коммунистической угрозой (преамбула), консультации об общих мерах в случае трудностей (ст. 1), экономическая и политическая помощь в случае угрозы (ст. 2), помощь и поддержка в случае неспровоцированной агрессии с обязательством немедленно конкретизировать меры этой помощи (ст. 3), обязательство не заключать сепаратного мира (ст. 4), скорейшая ратификация (ст. 5). Секретный дополнительный протокол предусматривал создание трехсторонних комиссий для изучения ситуации и обмена информацией. Из проекта исчезло обязательство не заключать соглашения, противоречащие данному, — положение, действующее прежде всего в мирное время{58}.

Пакт выглядел предупреждением западным демократиям и СССР, но оставлял лазейку для заключения какого-либо договора с ними до начала военных действий. Его можно назвать документом предвоенного времени, еще не делающим войну фатально неизбежной.

Договор был готов к подписанию. 8 января дуче одобрил присланные тексты, немного исправив преамбулу[42]. Дело было за Токио. 4–5 января премьер Коноэ, не справившись с ситуацией в Китае, передал бразды правления председателю Тайного совета барону Хиранума Киитиро, старому бюрократу, не склонному к поспешным действиям, а сам занял его прежнюю должность. Министр иностранных дел Арита, сохранивший свой пост в новом кабинете, согласился с включением в число потенциальных противников Великобритании и Франции, но предложил ограничить действия Японии против них политической и экономической, но не военной сферами. 25 января конференция пяти министров[43] утвердила инструкции по заключению Договора о консультациях и взаимной помощи и направила в Европу специальную миссию, которая добралась туда только через месяц. Привезенные ими инструкции и проекты, составленные с целью избежать конкретных обязательств, были отвергнуты Риббентропом и Чиано при поддержке японских послов Осима в Берлине и Сиратори в Риме (оба назначены осенью 1938 года), пошедших на конфликт со своим начальством.

Внимание Гитлера сосредоточилось на другом направлении. В январе 1939 года генералы получили приказ начать подготовку к вторжению в Чехо-Словакию, пока что без уточнения даты. К середине февраля было уточнено, что операция будет проведена в течение месяца. 8 марта фюрер оповестил приближенных, что «положение в Праге становится нестерпимым» и что «отданы приказы о том, чтобы через несколько дней, не позднее 15 марта, Чехословакия была оккупирована войсками»{59}. Это был ответ на напоминания Лондона и Парижа о необходимости гарантировать «мюнхенские границы» Чехо-Словакии.

Десятого марта И. В. Сталин выступил на XVIII съезде ВКП(б) с отчетным докладом ЦК, раздел которого о международном положении с выводом «Новая империалистическая война стала фактом» привлек внимание всего мира. 13 марта решение Гитлера относительно Праги стало известно советской разведке от сотрудника Риббентропа Петера Клейста, который понимал, что информация уйдет «на сторону», но был уверен, что на Запад (называть его советским агентом, как делают некоторые авторы, нет оснований). Клейст добавил, что Германия хотела бы сохранить за собой Карпатскую Украину как возможную основу «Великой Украины» (Сталин высмеял этот проект как «присоединение слона к козявке»), но ее придется уступить венграм{60}. Последующие события хорошо известны: введение в Чехо-Словакии воинской повинности; протест словаков, перешедший в массовые волнения; вооруженное вмешательство Праги и замена прогерманского премьера словацкой автономии монсеньора Йозефа Тисо на провенгерского Кароля Сидора; экстренные визиты Тисо в Берлин и Риббентропа в Будапешт для согласования действий; провозглашение независимости Словакии; оккупация Карпатской Украины Венгрией с одобрения Германии; экстренный визит президента Эмиля Гахи и министра иностранных дел Франтишека Хвалковского в Берлин, закончившийся «просьбой» принять под покровительство рейха того, что осталось от Чехо-Словакии; создание имперского протектората Богемия и Моравия; переход новообразованного Независимого государства Словакия под защиту Германии по договору, подписанному Риббентропом 23 марта…

Все это отвлекло внимание мира от подписанного 22 марта договора о передаче Литвой Германии города Мемель (Клайпеда). Двумя днями ранее министр иностранных дел Юозас Урбшис был в Берлине проездом из Ватикана, возвращаясь с похорон папы Римского Пия XI. Риббентроп пригласил его к себе. Попробуем поверить Майскому, который при беседе министров не присутствовал, но информацию добывал из любых источников: «Риббентроп без обиняков заявил Урбшису, что между Германией и Литвой имеется только один „спорный вопрос“ — Мемель. Как только он будет разрешен, в отношениях между обеими странами настанет полная гармония. По мнению Риббентропа, момент для „регулирования“ мемельской проблемы наступил: Мемель должен быть возвращен Германии. Урбшис смущенно ответил, что немедленно же по возвращении в Ковно [Каунас. — В. М.] он доложит своему правительству о точке зрения Риббентропа и затем сообщит последнему принципиальный ответ литовского кабинета. Риббентроп грубо прервал Урбшиса и отрубил:

— Меня интересуют не принципы, а Мемель.

И далее, указав Урбшису на стоящий на столе телефон, Риббентроп нагло продолжал:

— Возьмите трубку, позвоните своему премьеру, и мы сразу же, без лишних проволочек, урегулируем мемельскую проблему.

Потрясенный Урбшис взмолился и просил дать ему возможность переговорить с правительством по возвращению в Ковно. Риббентроп в конце концов нехотя на это согласился, но заявил:

— Даю вам 2–3 дня на окончательное разрешение вопроса о Мемеле. Если в этот срок вы не справитесь, нам придется принять иные меры»{61}.

Так это было или нет, но 21 марта правительство Литвы согласилось на передачу территории, отметив, что делает это под давлением. 22 марта Урбшис вернулся в Берлин для подписания договора, а уже 23 марта Гитлер прибыл в Мемель. Еще одна внешнеполитическая проблема