Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Демонстрация единения»: Русский парламент в Париже
После окончания избирательной кампании на съезд из 26 стран русского рассеяния прибыло от 400 до 500 делегатов, представляющих беженские массы. Разные военные и партийные группы оценивали важность съезда на данном этапе. Так, полковник Корниловского ударного полка и в 1960–80-е гг. глава Объединения чинов М. Н. Левитов записал об этих событиях в летописи: «Самым большим событием, всколыхнувшим тогда нашу общественную жизнь, было участие в „Российском зарубежном съезде“ в Париже… Большинство русских приняли участие в выборах на съезд их представителей, состоялось собрание, на котором избранными оказались инженер рудника И. И. Берладин… полковник М. Н. Левитов… По дороге одновременно и туда же ехали представители и из других мест, и для усиления нашего представительства из Болгарии мы просили генерала Н. Э. Бредова быть нашим общим старшим, роль которого на съезде он и выполнял»[288]. Большая часть представителей невоенной эмиграции на страницах своих воспоминаний темы съезда почти не касалась. В воспоминаниях А. В. Еропкина также не уделяется места событиям на съезде, однако в дни работы съезда и после его окончания были нередки упоминания о публичных лекциях и собраниях с участием представителей русской эмиграции о работе съезда. Стоит предположить, что отражение данных событий не имело большого значения. Ностальгия по дореволюционным временам затмевала политическую повседневность в эмиграции.
Накануне съезда советский полпред во Франции Х. Г. Раковский (в должности в 1925–1927 гг.) передал ноту протеста главе правительства Третьей Республики А. Бриану. В ней указывалось на то, что разрешение проведения съезда эмигрантов в Париже является «нарушением дружеских отношений с СССР»[289]. В ответе главы правительства говорилось, что Франция имеет право давать приют беженцам, однако запрещать в административном порядке съезд она не будет, т. к. это внутреннее дело эмигрантов[290].
Французский кабинет в 1926 году.
В центре президент Республики Гастон Думерг и премьер-министр Аристид Бриан.
Отель «Мажестик». Авеню Клебер, 19, Париж. Открытка первой половины ХХ века.
Съезд открывается в отеле «Мажестик»[291] в воскресенье 4 апреля 1926 года в 15 часов. «Вестибюль полон черных пиджаков, визиток, синих блуз и защитных френчей. Изредка мелькают генеральские погоны и даже неожиданный Станислав на шее у какого-то почетного делегата»[292]. За час до открытия состоялся торжественный молебен, который отслужил здесь же митрополит Евлогий (Георгиевский), бывший депутат Государственной Думы, участник Рейхенгалльского съезда, с 1921 г. управляющий русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе. В зале заседаний съезда присутствовали также Митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий), Первоиерарх РПЦЗ, от имени старообрядцев участвовал управляющий Кишиневской епархией епископ Иннокентий (Усов) (с 1942 г. предстоятель Русской православной старообрядческой церкви с титулом Митрополит Белокриницкий), который представлял русских эмигрантов на территории Румынии. Они же «занимают места в первом ряду на съезде». Представители русской зарубежной и западной прессы: «Русское время», «Возрождение», «Последние новости», «Times» и, судя по отзывам «Русского времени», еще около 10 изданий, в т. ч. французских, прибыли для встречи представителей русской эмиграции. Для связи с Президиумом Съезда печать выбирает свое бюро, в которое входят представители трех главных отечественных изданий, а также Л. М. Неманов, представляющий английскую Times. Представители печати нашли свои места по левую сторону от президиума в первом ряду за отдельным столом (см. приложение 5). В состав Президиума Съезда входят П. Б. Струве, член Русской монархической партии С. Н. Третьяков и генеральный секретарь, член ТОРГПРОМа В. Н. Новиков.
Большой холл отеля «Мажестик». Париж, первая половина ХХ века.
Как правило, все историки исходят из того, что деятельность съезда была омрачена неудавшейся попыткой объединить эмиграцию, что привело к расколу на съезде. На самом деле будущий раскол на съезде стал очевиден не сразу. По деятельности делегатов в первый день можно сказать, что ощущалось определенное единство. После слов Струве «У России Зарубежной главное призвание — бороться за воссоединение и возрождение национальной России», которые были встречены аплодисментами публики, один из главных идеологов эмиграции обозначил несколько положений, к которым должна была стремиться освобожденная Россия: «собственность, свобода лица и незыблемое господство закона»[293]. Но и задачи для съезда председателем оглашались небезынтересные. «Съезд должен быть
внушительным доказательством Согласия: 1) патриотического, 2) действенного, 3) дисциплинированного, 4) собранно и сомкнуто действующего, а потому 5) приемлющего единое водительство и 6) готового без колебаний последовать зову единого Вождя»[294]. Таким образом, главные задачи съезда ставились сразу, и фактически они были бесповоротными. Следует предположить, что и подготовленное общественное мнение
эмиграции, несмотря на все дискуссии, должно было полностью быть
солидарным с тем, о чем говорилось на съезде в Париже.
Уроки последних лет (на зарубежном съезде).
«‒ Даже крайне-правые изменились за эти годы. Возьмите, например, Маркова II…
‒ Ну, конечно, раньше он был без бороды, а теперь с бородой!».
Руль. № 1628. 11 апреля 1926 г.
