Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

велись весьма остро. Среди тех, кто отстаивал идею обязательности проведения подобного съезда, можно выделить и В. В. Шульгина, и И. А. Ильина, и Н. Е. Маркова, и многих других. Отдельные статьи во время подготовки съезда писал и Т. В. Локоть, который на страницах «Нового времени» опубликовал статьи «Представительство» и «Русские республиканцы». В данных статьях русский политик, осуждая Милюкова, писал: «Понимать монархию как наиболее естественный и выгодный для народа путь к дальнейшему его и России политическому развитию такие люди не хотят и не могут, и непонятно, для кого такие люди больше враги, для эмигрантов или советской власти»[275]. Для Тимофея Локотя было очевидно, что даже в случае самодержавной и абсолютной монархии при отсутствии «формального представительства» народ участвовал в жизни государства, а с появлением парламента система представительства лишь изменилась. Намекая на политический момент, Локоть говорит, что «прямое большинство осуществимо и применимо только в отдельных, строго ограниченных конкретных случаях и вопросах, как это бывает, например, при свободно проведенных референдумах и плебисцитах»[276].

Интересно, что, помимо достаточно натянутых отношений с Торгово-промышленной группой, не менее тяжелыми были отношения с казачеством в эмиграции. Существовавший на тот момент Объединенный Совет Дона, Кубани и Терека имел наиболее жесткую позицию в отношении партийного представительства на съезде. На основе решений от 7 октября 1925 года, которые Объединенный Совет принял на своем заседании, утверждалось, что «по соображениям принципиальным Совет как орган государственного порядка не может участвовать в работах съезда наряду с другими организациями». Официальное же представительство казачества может участвовать в съезде, однако принятие решений, которые противоречат позиции казачества, «может привести к тяжелым последствиям». Но не менее разрушительный элемент участия казачества в съезде был обусловлен тем, что на съезде вполне было бы возможно столкновение официального казачества, возглавляемого Объединенным Советом, и казачьими организациями, ставшими «на крайние партийные позиции», что могло привести к потере авторитета со стороны Объединенного Совета[277].

В общем и целом все выборы состоялись в разных территориях русского рассеяния в феврале-марте 1926 года. Итогом работы избирательных участков (в качестве иллюстрации работы участков см. приложение 4) стало избрание соответствующего количества делегатов, которые прибыли в Париж в апреле 1926 года. Общее количество представителей на Российском Зарубежном Съезде 1926 года составило 409 делегатов[278], из них: 160 от Франции, 58 от Сербии, 40 от Чехословакии, 28 от Болгарии, 29 от Германии[279], 17 от Бельгии, 5 от Швейцарии, 1 от Швеции, 6 от Эстонии, 5 от Румынии, 9 от Польши, 1 от Литвы, 3 от Латвии, 5 от Италии, 2 от Испании, 2 от Египта, 8 от Дальнего Востока, 2 от Греции, 3 от Турции, 1 от Сибири, 1 от Филиппинских островов, 2 от Дании[280], 1 от Данцига, 6 от Англии[281], 4 от Америки, 1 от Австрии и 9 от Финляндии[282].

Таким образом, именно эти 409 делегатов от разных стран «русского рассеяния» должны были решить основные вопросы по объединению русской эмиграции под главенством Великого Князя Николая Николаевича-мл., который был объявлен «Верховным Вождем» в июне 1925 года со страниц русской периодической печати Франции. В этом смысле характеристика, данная З. С. Бочаровой съезду 1926 года как «явно монархическом», находит свое подтверждение[283]. Эмигрант-республиканец Б. А. Евреинов по поводу созыва съезда уже в начале 1930-х гг. писал: «Неудачные выборы на Зарубежный Съезд и то незначительное большинство, которое они собрали [монархисты-реставраторы. — В. Ч.], явились доказательством того, что в широких слоях эмиграции такие крайние монархисты вовсе не пользуются значительным влиянием»[284].

Обратимся к наиболее дискуссионной проблеме, поставленной нами в заголовок параграфа. «Парламент или съезд?». Какая форма представительства была выбрана для патриотического дела, участники, которого должны были собраться в Париже в апреле 1926 года? Следует обратить внимание, что среди выбранных делегатов на съезд было много представителей старого депутатского и сенатского корпусов. Наряду с упомянутыми Н. Е. Марковым 2-м, А. Ф. Треповым, П. Б. Струве на съезде присутствовали А. В. Еропкин, С. Н. Трегубов, князь Н. Б. Щербатов, П. П. Стремоухов и др. Иными словами, для них эта площадка могла стать одним из элементов политической деятельности, внешне приближенной к дореволюционному периоду.

Следует, однако, отметить, что обсуждение этой проблемы на страницах печати не было поддержано эмигрантами. В целом все дискуссии на страницах печати сводились к общему обсуждению процесса работы над созданием единого патриотического фронта. На эти выступления реагировали и отдельные представители военного состава. Так, Главное Правление Общества Галлиполийцев в июньском номере 1925 года говорило, что «никогда еще, со времени нашего изгнания, Русская Армия не имела такого значения для нашей эмиграции. Мы не должны теперь с пеной у рта доказывать рядовому беженцу, что „белое дело“ не погибло и что „Русская Армия“ не выдуманный нами символ… И, как выявление этого, родилась мысль создать большой патриотический Съезд в Париже… члены этого Съезда будут объединены одним именем, которое для нас, военных, говорит очень многое: это имя — Великий Князь Николай Николаевич»[285]. Несмотря на то, что съезд декларировал себя как общенациональное русское дело, участие всех политических сил эмиграции на нем так и не было достигнуто. Надо признать, что к этому и не стремились. Даже отдельные попытки контактов эмигрантов разных течений чаще всего приводили к взаимным обвинениям в деле объединения эмиграции под определенными политическими лозунгами. По одному этому можно судить о том, что формат парламента в 1926 году был уже фактически невозможен. В то же время не совсем понятен даже моральный смысл созыва парламента в эмиграции. Постоянным местом представительства эмигрантов он все равно не мог стать, даже в силу организационных моментов. Создание же «правительства в изгнании» как элемента государственности в эмиграции под главенством правых политических сил также не могло быть в полной мере реализовано. В данном случае идет речь о серьезной попытке правых сплотить большую, но не всю, эмигрантскую массу на одной идеологической платформе. О вопросе репрезентации власти голландский историк Франклин Анкерсмит (а здесь встает вопрос о выборе представителей на съезд) писал следующее: «Политическая репрезентация нужна не только для того, чтобы справиться с практической невозможностью собрать нацию на агоре для прямого участия в принятии политических решений. Политическая репрезентация значит гораздо больше… Без репрезентации нет репрезентуемого — без политической репрезентации нация лишена подлинного политического бытия… Без репрезентации нет демократической политики»[286]. Филипп Манов назвал это представительство «анатомическим подобием народа», ведь народ, избравший своих представителей на съезд, фактически представил свое лицо. В принципе, несмотря на наличие