Кирилловцы vs николаевцы. Борьба за власть под стягом национального единства - Вячеслав Черемухин

совершенно естественным окажется, если он просто забудет об этом соборе. Мы, за границей, знаем, о каком полубоге и диктаторе идет речь, и потому можем прийти на помощь Богаевскому в его программном словоблудстве. Речь ведь идет о возглавлении России полубогом Николаем Николаевичем, с которым конкурирует уже просто бог или, во всяком случае, помазанник божий Кирилл I»[236].

Данные отрывки были нами приведены с целью показать значительное отличие от того, что было ожидаемым со стороны эмигрантского сообщества, и на что со стороны политических эмигрантов была направлена критика. Как мы можем заметить, в итоговом «политическом манифесте» Великого Князя вопроса о крестьянстве вообще нет. В данном случае крестьянство и сам крестьянский вопрос был обойден достаточно гибко. Будет даже справедливо сказать, что политическая программа «николаевцев» носила весьма общий характер, она не конкретизировала значительную часть положений. По всей видимости, данный вопрос был грамотно обойден, это говорит о том, что сторонники «Национального Вождя» понимали: любая неосторожная формулировка может вызвать шквал критики. Кроме того, становится понятно, что, в принципе, не вся эмиграция относилась положительно к действиям правых.

Не менее интересна реакция на объявление «Вождя» со стороны главных политических соперников П. Б. Струве — П. Н. Милюкова («Последние Новости») и А. Ф. Керенского («Дни»).

Реакция «Последних новостей», как и следовало ожидать, оказалась незамедлительной. Уже на следующий день 21 июня 1925 года очередной № 1582 открылся статьей «Мифология» на первой странице. Можно согласиться с П. Н. Милюковым в том, что вышеприведенная беседа «вышла весьма „дипломатическая“». Разбирая «Возрождение», Павел Николаевич заметил, что само слово «мифология» он взял для названия передовицы из лексикона П. Б. Струве, который был им использован во время участия в правительстве генерала барона П. Н. Врангеля и агитации за идеи учредительного собрания в эмиграции. «Задача теперь труднее, — продолжает Милюков, — потому что прежде „мифологией“ вводилась в политическое заблуждение Европа, теперь же делается ввести в заблуждение Россию». С нескрываемым удивлением лидер РДО говорит, что для него и его соратников не очевидно, что Великий Князь реален для общества, ведь «„Главнокомандующий Николай Николаевич“ есть почти традиционное звание, сохранившееся от времени турецкой войны». Как кажется главному редактору «Последних новостей», для П. Б. Струве в этот момент было важнее обращаться к идее, а не к личности Великого Князя Николая Николаевича-мл.[237] По поводу вопроса о земле Милюков тоже сказал несколько слов. «Беседа, — по его мнению, — заключает в себе очень знаменательное умолчание… ни звука не говорится о том, что всего важнее для России: о земле [выделено автором. — В. Ч.]». Именно данное «замалчивание» Милюков считает показателем того, что программа Великого Князя носит «классовую подоплеку»[238].

«Дни», в свою очередь, отреагировали на официальное объявление главой русской эмиграции Великого Князя Николая Николаевича-мл. более сдержанно. Именно этот вопрос был поднят в весьма характерной статье «Укротитель зубров», которая была посвящена, однако, персоналии главного редактора «Возрождения». Признавая заслуги П. Б. Струве «как укротителя зубров» (примечательно, что под словом «зубры» автор, наряду с В. В. Шульгиным, упоминал и Н. Е. Маркова 2-го, которого еще с дореволюционных времен называли «курский зубр» его соратники[239]), автор «Укротителя зубров» констатировал: «Политически мы всю затею с „национальным вождем“ считаем нелепой и в высшей степени для освобождения России от беспримерного в истории коммунистического ига вредной [курсив автора. — В. Ч.]. Однако есть водители и водимые, и их национальная идеология существует и будет существовать как исторический пережиток прошлого еще, вероятно, достаточное количество времени. Ведь Бурбоны и Орлеаны [бывшие правящие фамилии Франции. — В. Ч.] имеют до сих пор своих представителей в парламенте Французской республики [некоторые депутаты открыто выражали свою поддержку бывшим фамилиям. — В. Ч.]. Для России же, для русских общественных отношений, совсем не безразлично, на каком уровне [курсив автора. — В. Ч.] государственной культуры и культуры вообще будут стоять последние отпрыски славных некогда российских зубров»[240].

Таким образом, формирование облика Великого Князя Николая Николаевича как «Вождя» проходило достаточно длительную внутреннюю эволюцию, только к июню 1925 года оно было окончательно поднято в качестве «знамени» объединения эмиграции. Интересное замечание по поводу в целом идеи монархии в эмиграции мы встречаем в еще одном издании. Белградское «Новое время» почти накануне Зарубежного Съезда в марте 1926 года вышло с символической статьей «50 и 5», отмечая 55-летний юбилей, оговаривая, что 50 лет «Новое время» работало в России, а последние 5 лет, с 1921 года, в эмиграции. Автор статьи сотрудник «Нового времени» В. Гордовский писал: «Слово „монархия“ неразрывно связано с „Новым Временем“, тогда еще не произносилось громко старыми монархистами. Оно было выброшено из русского лексикона нашей революционной и европействующей интеллигенцией. Его произносили только шепотом и озираясь по сторонам». И далее: «Новое время» «„легализовало“ в общественном мнении зарубежной России монархическое движение и дало надлежащее место этому историческому национальному течению среди других течений политической мысли». «Теперь мы не одиноки, — заключал публицист. — Большая часть зарубежной русской печати не боится уже слова „монархия“, и даже некоторые бывшие социалисты произносят его с уважением»[241]. Появление такой статьи можно считать еще одним признаком того, что «Новое время», освещавшее подготовку к съезду в КСХС, придерживалось не только принципов поддержки «Верховного Вождя». Общественное мнение отчасти отождествляло его роль с «монархом». Фактически же такого заявления сделано, по понятным причинам, не было.

Не менее любопытный пример формирования образа Вождя — обращение к нему по случаю праздников. В качестве примера можно взять дату тезоименитства бывшего Верховного Главнокомандующего. Тезоименитство Великого Князя Николая Николаевича было отмечено в Александро-Невской церкви на улице Дарю 9 августа 1925 года по инициативе I отдела Русского Общевоинского Союза во Франции (который с 31 июля того же года в соответствии с приказом барона П. Н. Врангеля находился под руководством генерал-лейтенанта И. А. Хольмсена[242])[243]. Официальные поздравления лично на Высочайшее Имя сопровождались выпуском газет с сообщением об этом событии. Так, очередной номер газеты «Возрождение» вышел с портретом Великого князя на передовице. Поздравления, которые сделали представители группы патриотических деятелей в лице А. Ф. Трепова в виде телеграммы, были встречены взаимной благодарностью Великого Князя, который «выразил надежду, что Русский Зарубежный Съезд состоится и поведет к благу Родины»[244].

Эмигранты формируют органы власти

Деятельность инициативной группы является, как и в целом история Съезда 1926 года, «белым пятном» в историографии. Попытаемся понять, на каких основах работал данный орган, кто из деятелей эмиграции в него входил, и какие