Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

class="p1">Мой муж пользовался большой любовью. В одно мгновенье дом был полон соседей, прибежавших на помощь к нам. Деверь мой дон Луис, который под влиянием общей опасности проявил больше проворства, чем кто бы то ни было, прибежал одним из первых и, гонимый страстью, вошел ко мне в комнату сквозь языки огня, уже достигавшие лестницы. Он был в одной рубашке, и на нем был только его халат, которым он меня прикрыл; взяв меня на руки, — я была ни жива ни мертва из-за опасности, грозившей Андраду, больше, чем из-за моей собственной, — он перенес меня к себе по галерее, соединявшей его жилище с нашим, уложил меня в свою постель и оставил там в обществе моих служанок.

Между тем мой муж и все принявшие участие в постигшем нас несчастье действовали так удачно, что огонь был потушен, хотя и произвел большие опустошения. Андрад легко спасся среди общего смятения и среди толпы сбежавшихся к нам на помощь, и вы легко можете себе представить, с какою радостью я услышала от Марины столь приятную новость. На следующий день он написал мне целую сотню безумных вещей, я же ответила на это страстным порывом, еще превосходившим его порыв; так мы своими письмами смягчали муку, которою терзались из-за невозможности увидеться. После исправления всех повреждений, нанесенных огнем, когда я покинула жилище дон Луиса, чтобы отправиться к себе, Андраду нетрудно было добиться моего согласия на попытку еще раз испробовать тот же путь, оказавшийся для него неудачным, как он полагал, лишь в силу из ряда вон выходящего несчастья.

В ту самую ночь, которую мы назначали, чтобы вознаградить себя за все время, потерянное нами из-за непредвиденной случайности, один кавалер из числа друзей моего мужа, находившийся под угрозой наказания за поединок и скрывавшийся у одного посла, где он не считал себя в безопасности от правосудия, был вынужден спрятаться в другом месте. Мой муж тайно провел его к себе и сам взял ключ от двери на улицу, велев запереть ее при себе, так как боялся, как бы нескромный или злой слуга не выдал убежища, избранного его другом. Приказ этот, меня до крайности удививший и огорчивший, был только что исполнен, когда Андрад на улице подал сигнал, условленный у него с Мариной. В великом смущении она под влиянием низкой ревности сделала ему знак немного подождать.

Мы посоветовались с нею, и затем она пошла сказать ему в нескольких словах, стараясь говорить как можно тише, о новом препятствии на пути наших желаний; она предложила ему подождать, пока все не улягутся, а затем пролезть через маленькое окно кухни, очень низко расположенное, которое она собиралась для него открыть. Ничто не казалось трудным или опасным Андраду, коль скоро он мог насытить свою любовь. Мой муж уложил своего друга, а сам лег рано, следуя моему примеру; так же поступили и все наши слуги, а Марина, лишь только решила, что все уснули, отворила маленькое окно Андраду. Тот в одно мгновение просунул в окно верхнюю часть тела, но так неосторожно и неудачно, что после многих усилий, которые ему скорее повредили, чем помогли, поясница его застряла среди железных перекладин окна, и он не в состоянии был ни податься вперед, ни отступить назад. Его слуга не мог помочь ему с улицы. Марина тоже не могла сделать это с того места, где находилась, без чьей-либо помощи. Тогда она бросилась будить одну из служанок, свою подругу, и призналась ей, будто, подчиняясь уговорам поклонника, которого она очень любила и который должен был жениться на ней, она хотела впустить его через кухонное окно, но тело его застряло между двумя перекладинами, и его можно высвободить, только если их подпилить или сдвинуть с места. Она заклинала подругу прийти ей на помощь, и та быстро согласилась на это, но за отсутствием молотка или другого необходимого железного орудия помощь обеих женщин была бы бесполезна Андраду, если бы он сам не вспомнил о своем кинжале. Им она воспользовалась так искусно, что после бешеной работы железные прутья были извлечены из стены, а Андрад был избавлен от ужасного опасения быть застигнутым в позорных тисках и в таком месте, где он обязательно должен был сойти за вора. Работу удалось выполнить, лишь подняв шум, и некоторые из наших слуг услышали его и выглянули на улицу в то время, как Андрад убегал изо всех сил в сопровождении своего слуги, унося с собой железную решетку, где с такой силой засело его тело. Соседи и наши люди кричала им вслед: «Держи вора!», и никто не сомневался, что воры сделали попытку ограбить дом дона Санчо, где одна из решеток была, как видели все, сорвана со своего места.

Между тем вернувшийся к себе домой Андрад весел распилить у себя на теле железную решетку, сдавливавшую его наподобие пояса: тело его никак не могло выбраться из нее тем же путем, каким застряло в ней, какие бы усилия ни пралагал его слуга и он сам.

Этот третий случай привел его в очень дурное расположение духа, как я узнала потом, я же переживала это совершенно иначе; и в то время как Марина, все еще перепуганная, рассказывала мне обо всем этом, я думала, что заболею от смеха. Подобно Андраду, я неуклонно испытывала сильнейшее огорчение из-за неудач наших начинаний; но желания наши от этого распалялись, вместо того чтобы охлаждаться, и мы не могли откладывать утоление их дольше, чем до дня, который следовал за ночью этих забавных и несчастных приключений.

Мой муж был в городе, чтобы уладить дела своего друга, и они должны были, видимо, занять его на остаток дня. Я послала Марину к Андраду, проживавшему недалеко от моего дома. Она нашла его в постели; он еще не оправился от усталости прошедшей ночи и так упал духом от своих любовных неудач, что Марина была до известной степени возмущена, увидев, с какою холодностью он принимает мои попытки пойти ему навстречу и как мало нетерпения посетить меня он обнаруживает, хотя она и указала ему, что нельзя терять представляющийся случай. Наконец, он все же посетил меня, и я приняла его с исступленной радостью, доступной лишь для человека, всецело предавшегося своей страсти. В ослеплении страсти я меньше, чем Марина, заметила его равнодушие при нашей встрече, хотя оно слишком сильно бросалось в глаза. Впрочем, мои ласки пробудили, наконец, и его нежность. Уже общая наша радость выражалась в одном