Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

я удивляла всех своей рассеянностью и своим беспокойством. Андрад в своей любви проявлял не больше спокойствия, чем я. Владевшая им страсть к игре отступила перед любовью, его подарки покорили моих служанок, его письма и стихи очаровали меня, а его музыка заставила призадуматься всех мужей, проживавших на моей улице.

Наконец он атаковал меня так искусно, или я защищалось так неловко, что я сдалась. Я обещала ему все, что могла ему дать, и затруднение состояло лишь в выборе удобного места и времени. Муж мой принял участие в одной охоте, и это должно было на несколько дней задержать его вне города. Я уведомила об этом моего милого португальца, и мы отложили осуществление наших любовных замыслов до ночи, следующей за тем днем, когда мой муж должен был уехать из города. В назначенный час я должна была оставить открытой заднюю калитку сада и под тем предлогом, будто я собираюсь провести часть ночи в саду из-за исключительной жары, я должна была распорядиться раскинуть там походную кровать в маленькой деревянной беседке, открытой со всех сторон и окруженной апельсиновыми деревьями и жасмином.

Наконец мой муж уехал из Вальядолида, и этот день показался мне самым длинным днем моей жизни. Настала ночь. Мои служанки поставили для меня кровать в саду, и тут я притворилась перед ними, что очень хочу уснуть, а лишь только они меня раздели, я велела им идти спать — всем, за исключением одной горничной, знавшей тайну моей любви.

Едва лишь я легла и эта девушка, имя которой было Марина, закрыла садовую дверь, ведущую к дому, и открыла заднюю калитку, как мои служанки прибежали предупредить меня, что сейчас только вернулся мой муж. У меня едва хватило времени распорядиться запереть калитку, открытую по моему распоряжению для встречи Андрада. Мой муж явился ко мне со своими обычными ласками, и вы можете себе представить, как я их приняла! Он рассказал мне, как вынужден был вернуться, потому что пригласивший его на охоту кавалер упал с лошади и сломал себе ногу; затем он похвалил мою сообразительность за то, что я так хорошо выбрала место для защиты от жары, и заявил о своем желании также провести ночь в саду. Он тут же велел раздеть себя и лег рядом со мною. Все, что я могла сделать, — это было скрыть по мере сил неудовольствие, вызванное во мне его возвращением, и доказать ему принужденными ласками, что его ласки были чувствительны для меня.

Тем временем Андрад явился на свидание и, найдя закрытой дверь, которую должен был найти открытой, перескочил с помощью своего камердинера через ограду сада, где надеялся провести ночь со мною. Впоследствии он признался мне, что решился на столь дерзкой и неистовый поступок из побуждений одной лишь ревности: он не сомневался, что более счастливый соперник, предупредивший его в моем сердце, наслаждается блаженством, на которое ему позволили надеяться. Мысль о том, как я, быть может, на его счет развлекаюсь со своим любовником, повергла его в такой гнев, что он принял решении не более и не менее, как избить меня, если его подозрение окажется справедливым, с соперником же вступить в смертельную борьбу. Андрад приблизился а нашему ложу, производя как можно меньше шума. Луна светила ясно; я первая заметила, когда он вошел, и узнала его. Он видел, как я испугана, как я делаю ему знак удалиться, и сначала не разобрал, кто именно лежит рядом со мной — мой муж или кто иной. Однако, заметив на моем лице больше страха, чем смущения и стыда, и различив на столе одежду и перья, которые он в тот же день видел на моем муже, столь же своеобразные, сколь бросающиеся в глаза, он не мог дольше сомневаться, что рядом со мною лежит дон Санчо; он увидел, как тот спит с большим спокойствием, чем мог бы спать любовник. Все же он не преминул приблизиться к кровати с той стороны, где я лежала, и похитил у меня поцелуй: охваченная страхом, что проснется муж, я не могла отказать ему в этом. Он не захотел еще больше пугать меня; он удалился, подняв глаза к небу и пожимая плечами, вообще с видом глубоко огорченного человека, и перебрался через садовую ограду с такой же легкостью, как это сделал прежде.

Утром я получила от него самое страстное письмо, какое мне приходилось читать, а также весьма остроумные стихи против тирании мужей. За сочинением этих стихов он провел остаток ночи, после того как покинул меня, а в день получения их я только и делала, что перечитывала их, когда могла заниматься этим без свидетелей.

Мы недостаточно обдумали перенесенную нами опасность и не побоялись бы вновь ей подвергнуться. Но если бы даже я не стремилась сама исполнить все его требования, если бы я любила Андрада меньше, чем то было в действительности, если бы я не уступила силе его писем, я поддалась бы убеждениям моей горничной, которая непрерывно настраивала меня в его пользу. Она упрекала меня за то, что я недостаточно отважна и, значит, не люблю Андрада; говорила о его страстной любви ко мне с таким же пылом, как если бы выражала своему возлюбленному свою страсть к нему. По всему этому я поняла, что она была не из числа самых несведущих в своем ремесле, и поняла также, как важно хорошо выбирать тех особ, которых приставляют к лицам моего возраста и положения. Но я очень хотела погубить себя, и если бы она была более добродетельна, она не вошла бы в такое доверие ко мне.

Наконец она уговорила меня позволить ей принять Андрада в гардеробной, по соседству с моей комнатой, где она спала одна; мы условились, что лишь только мой муж уснет, она займет мое место рядом с ним, в то время как я проведу ночь с Андрадом.

Итак, он был спрятан в моей гардеробной. Мой муж уснул, и я готовилась отправиться к своему возлюбленному со всем волнением человека, исполненного пылким желанием и имеющего много поводов для страха, когда ужасный шум нестройных голосов, кричавших: «пожар!», поразил мой слух и разбудил мужа; в то же время моя комната наполнилась дымом, и я увидела сквозь стекла воздух, охваченный пламенем. Негритянка, прислуживавшая у меня на кухне, напилась и устроила пожар, и это было замечено, только когда огонь охватил сухие дрова и соседние конюшни и уже начал проникать сквозь пол моей комнаты.