Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг

(1523–1534 гг.) [115]. В тени Пантеона вырастут новые лавки, где будут трудиться свечных дел мастера и гончары. Там Евгений IV старался оттеснить подальше от будущей церкви торговцев мясом, овощами и сладостями [116].

Теперь покупатели и продавцы перемещались между этими новыми центрами торговли, подбираясь к Ватиканскому холму [117]. Но папы не хотели лишать Капитолийский холм всякой значимости. Они признавали его важность как символа великого города Рима. Сикст IV сам украсил свой новый Дворец консерваторов массивной античной бронзой, включая знаменитую фигуру волчицы, вскармливающей своим молоком Рема и Ромула, основателя Рима [118]. Один из его преемников, Павел III, закажет Микеланджело доведение до ума данной хаотической конструкции. Таким покровительством папы подчеркивали и возвышали древнее прошлое города как один из аспектов городского ландшафта насквозь папского Рима.

* * *

Церковь заплатит за институциональный престиж гораздо дороже тех золотых скудо, которых не жалела на мрамор и картины. Для своего выживания и процветания папство и Церковь стали институтом, подобным государству: организованным, в значительной степени самодостаточным, признаваемым всеми политическими силами [119]. Но власть и богатство влекли за собой карьеризм, честолюбие и коррупцию, а также нерадивость духовенства и безразличие паствы. Парадокс в том, что к началу XVI века сама сила Церкви стала подрывать ее нравственный авторитет. Могущественный, сияющий золотом город, папский Рим снова становился беззащитным. Когда Юлий II отправился воевать за Папскую область, писатели из числа его современников не усмотрели в этом геройства. В повествовании, приписываемом гуманисту Дезидерию Эразму Роттердамскому, Юлий подходит к небесным вратам в папских регалиях и в окровавленных латах. Кажется, папе не терпится в них войти. Встречающий Юлия смущенный Петр просит его доказать, что он его истинный наследник. Когда понтифик указывает на свои драгоценности и на облачение, святой не может сдержать сарказма: «Чем больше я на тебя смотрю, тем меньше вижу следов апостольства… Как свиреп твой взор, как брезглив рот, как злобно выражение, как высокомерно и чванливо чело! Мне стыдно говорить и одновременно отвратительно замечать, что ничто в твоем теле не избегло ужасающей и отталкивающей похоти; и это не говоря о том, что весь ты смердишь отрыжкой и пьянством» [120].

Сомнения святого возрастают еще больше, когда Юлий принимается хвастать своими военными и финансовыми заслугами.

Этот текст был напечатан и широко разошелся по Европе, от Парижа до Антверпена. Своим жалящим остроумием ученые люди Ренессанса заставляли самого Петра давать папам от ворот поворот. В прошлом понтифики подвергались осмеянию, но в XVI веке по ним ударит такая волна критики, что от нее содрогнется сам фундамент папского Рима.

7

Всемирный театр

В палаццо Каэтани из комнат трех эфиопских послов доносился смех. Они все еще носили строгие одеяния францисканцев и сжимали железные распятия, но выглядели уже менее сурово, чем когда прибыли в Рим [1]. Переводчик зачитывал им итальянский манускрипт про «герцогов, князей и пап», якобы встреченных его автором у них в Восточной Африке, а они, сгрудившись, хохотали и наслаждались этим «отчетом» [2]. Сейчас они отдыхали после восьмимесячного путешествия, в котором им пришлось пересекать пустыни, города и моря. Эфиопский император доверил своим послам простую, но важную миссию. Им предстояло спросить папу, получил ли он дары, привезенные предыдущим послом, и не пожалует ли он им взамен отпущение грехов, индульгенции и реликвии. Митры, обернутые алебастровым шелком, расшитые драгоценными камнями, бархатные священнические мантии и редкие драгоценные масла – таковы были дары прежнего посольства ценой в пять тысяч дукатов [3]. Тем не менее посол возвратился обратно в Эфиопию без малейшего благословения от папы. У него отняли все привезенное, и он, обвиненный в казнокрадстве, даже был брошен в тюрьму [4]. Троица, явившаяся к папе Бонифацию IX (1389–1404 гг.) в 1404 году, проделала такой же путь, как и он, ради ответных даров, которые мог пожаловать один лишь папа.

Кому-то может показаться удивительным, что император Эфиопии просит у римского папы об индульгенциях и об отпущении грехов. Просьба о реликвиях понятнее. Эфиопы исповедовали христианство с первых веков Церкви, когда тела и вещи многих верующих превращались в реликвии, ибо их владельцы умерли за веру. Большинство христиан не обязано поклоняться святым, а некоторые святые официально не признаются рядом конфессий. Тем не менее рассказы о мужчинах, женщинах и детях, воплощавших христианские добродетели, ценились всеми, кто разделял веру в Христа. В 1404 году эфиопы посетили много церквей и всюду «проникновенно молили» показать им некоторые реликвии, например «колыбель младенца Иисуса Христа» [5].

Но папские индульгенции – совершенно другое дело. Эти благословения папа раздавал как верховный авторитет христианской Церкви. Как многие другие Церкви Востока, эфиопская никогда не принимала этой догмы. Эфиопы были христианами-коптами, которые уже много веков следовали учению Иисуса к тому моменту, как епископ Рима еще только начал претендовать на роль верховного духовного авторитета [6]. Другие древние патриархаты, такие как Александрийский и Антиохийский, признавали епископа Рима как «первого среди равных» (primus inter pares) в силу его роли наследника святого Петра. Чего они не признавали, так это верховенства папы: того, что папе принадлежало последнее слово в христианских обычаях и в вопросах веры. К тому же подчиняться эфиопская Церковь была готова разве что патриарху Александрии, тоже претендовавшему на славную родословную, прослеживаемую до евангелиста святого Марка [7].

У Александрийского патриархата была длительная история несогласия с римским главенством, когда Диоскор решительно отверг власть Льва I на Разбойничьем соборе в 449 году. После того скандального случая отношения между Римом и Церквями Востока становились все более напряженными. После решений Трулльского собора 692 года, отвергшего в русле позиций Константинополя подходы Рима к таким больным вопросам, как целибат священников, настал черед кровопролития и новых расколов. Когда Рим официально изменил формулировку Никейского символа веры, связи Востока и Запада полностью прекратились. Какое-то время Запад придерживался слегка измененных вариантов Никейского символа веры, но потом, в феврале 1014 года, в базилике Святого Петра разыгралась настоящая драма. Когда папа Бенедикт VIII (1012–1024 гг.) надел императорскую корону на голову германца Генриха II, хор исполнил версию Символа, в которой в римской литургии впервые публично прозвучало слово filioque[11] [8]. Нам эта перемена может показаться незначительной, но для патриархов Востока она была фундаментальной: filioque означало, что Святой Дух нисходит не только от Бога-Отца, но и от сына Его Иисуса. С точки зрения Востока, Рим тем самым ни много ни мало переформулировал догмат о Святой Троице. К 1054 году ссоры из-за целибата священников, хлеба, используемого для литургии, и filioque достигли пика. Папская делегация отправилась в Константинополь и там отлучила патриарха у алтаря его церкви, где он как раз собирался служить мессу. В разгар взаимных обвинений патриарх наложил на Рим интердикт, чем фактически отлучил всю Римскую церковь [9]. Конфликт был сочтен исчерпанным только в 1965 году.

Ко времени прибытия эфиопских послов в палаццо Каэтани схизма между Восточной и Латинской, то есть Римской, церквями имела уже 400-летнюю историю споров, взаимных обвинений и священных войн. Что до эфиопов, то они сохраняли союз с Александрией и не признавали Рим как своего авторитетного лидера, даже если в дебатах на Флорентийском соборе в 1440-е годы и поднимался вопрос союза с ними [10]. В 1404 году до этого было еще далеко, тем не менее эфиопская делегация прибыла к папе в Рим с просьбами. Вопреки догмату веры и историческим расколам епископ Рима обладал особенным авторитетом для христиан по всему свету.

На протяжении столетий после возвращения в Рим папы Мартина V (1417–1431 гг.) облик города становился все более интернациональным. Сотни тысяч людей искали там не только духовных даров, но и папского слова по религиозным и политическим вопросам. К концу XV века в Риме было уже столько христиан-коптов, чтобы каноники базилики Святого Петра возмущались тем, что «индийцы» заполонили Санто-Стефано-Маджоре, монастырь прямо за их базиликой, который вскоре получит известность как Санто-Стефано-дельи-Абиссини (абиссинцев, то есть эфиопов) [11]. Скоро Рим превратится в центр дипломатии для территорий всего мира: представители стран Европы (и не только) приезжали сюда, чтобы советоваться с папой. В 1608 году прибыл из Конго Эмануэле Не Вунда, первый посол Центральной Африки в Европе; он добирался до понтифика целых четыре года [12]. Папы тоже основывали по миру