Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лапо испытал бы удовлетворение, когда это опередившее его время описание стало реальностью в XVI веке: вот тогда люди со всего света и правда потянулись в Рим, следуя по стопам того небывалого эфиопского посольства.
* * *
Долговременное значение и расширяющееся влияние Рима в раннем Новом времени тем более поразительны, если помнить, что в начале XVI века произошла Реформация. Призывов к реформе Церкви и даже ересей хватало всегда, но Реформация сотрясла основы и авторитет папства сильнее всех прежних протестов. Призывая верующих полагаться на собственную совесть, чтобы попасть в рай, деятели Реформации называли римских пап узурпаторами святости. Скоро они придут к выводу, что обязаны папам не большим повиновением, чем самому дьяволу. Это поразительное подрывное послание прозвучало из уст Мартина Лютера, того монаха-августинца, который, как мы видели, побывал в Риме в 1510 году еще в роли праведного богомольца. В десятилетия, последовавшие за его возвращением в Германию, Лютер все яростнее критиковал Римскую церковь. В конце концов он бросил вызов власти папы, ставя под вопрос и обычаи, и саму доктрину. Бунт Лютера повлек за собой череду реформаторских движений, расколовших христианский мир на группы верующих, известных как религиозные конфессии. Результаты движения, начатого Лютером, были поразительными. В течение десяти лет после его смерти в 1546 году Шотландия, Англия, Скандинавия, немалые части Франции и половина Священной Римской империи перестали подчиняться папе.
Лютер не был образцовым религиозным бунтарем. Он вырос в Священной Римской империи, в городке Мансфельд, где его отец работал на медных рудниках [15]. В школе и потом в университете Эрфурта он освоил зубрежку и пламенную молитву. Первые зачатки будущего бунтарства проявились у него уже в 1502 году, когда он не послушался отца, по-своему представлявшего карьеру сына, и всего через пару месяцев бросил учиться на юриста [16]. Замкнутого молодого человека не устроила размытость юридических формул. На этом тревоги родителей Лютера не кончились. В 1505 году он примкнул к аскетическому братству августинцев. Пируя с друзьями накануне отъезда в аббатство, Лютер трагически провозгласил: «Нынче вы меня видите, но больше не увидите!» [17]. Эти слова звучали как будто пророчески, но не оправдались. Скоро убеждения, приведшие Лютера в обитель, помогут его репутации распространиться далеко за ее стены.
Лютер избрал жизнь в уединении, постах и молитвах не из чувства глубокого религиозного призвания, а, видимо, чтобы исполнить обещание, данное им святой Анне. Еще раньше, летом 1505 года, он был напуган на конной прогулке неожиданным ударом грома. Воздев взор к грозовым небесам, Лютер помолился святой Анне, матери Девы Марии, и пообещал, что если останется с ее помощью в живых, то пострижется в монахи [18]. Такие молитвы были, видимо, обычным делом, чего нельзя сказать о выполнении таких обещаний. Однако Лютер оказался верен слову, пусть его и не слышал никто, кроме святых на небесах. После возвращения из Рима он будет действовать еще смелее.
В 1516 году Лютер бросил вызов учению Церкви об индульгенциях, одному из самых фундаментальных в ее миссии спасения душ. Надо полагать, прежде Лютер придерживался традиционной веры в то, что пребывание в чистилище можно сократить при помощи индульгенции, заслуженной добрыми делами. Мы видели, как в Риме он поднимался на коленях по Scala Sancta ради отпущения грехов своего деда [19]. Вернувшись на родину, он станет рассматривать чистилище с совершенно другой точки зрения, прослышав, что индульгенции продают за взносы на перестройку базилики Святого Петра. Залезть в собственный карман ради строительства церкви было, конечно, благим делом. Однако Лютер посчитал, что таким способом спасение превращается в простую сделку. Ситуацию усугублял своими действиями Иоганн Тетцель, доминиканский монах и главный по индульгенциям в германских землях. Продавая благословения за деньги и торгуя отпущением еще не совершенных грехов, Тетцель даже использовал рекламную приманку: «Лишь только звякнет монета в сундуке, душа выпрыгнет из чистилища» [20]. Услышав об этой торговле, Лютер пришел в ужас.
Он стал клеймить действия Тетцеля и написал обоснование для длинного академического диспута об индульгенциях, получившее известность как «95 тезисов». Подвергая безжалостной критике нечистоплотные приемы Тетцеля, он напрямую писал, что, «когда звенит монета в сундуке», только «растет жадность и алчность» [21]. Главным в тезисах Лютера было то, что участь души находится «в руках одного Господа»», а не сомнительных субъектов, вроде Иоганна Тетцеля [22]. Из этого текста и из его прежних проповедей можно заключить, что он ставил под вопрос только один аспект церковного учения. Однако этот вызов имел множество последствий. Раз не во власти Церкви вмешиваться и помогать вознесению на небеса, то в чем цель исповеди в грехах перед священником? Есть ли у папы и его делегатов какая-то особенная власть? Эти фундаментальные вопросы Лютер поднимал в своих ранних трудах. Он также ставил под сомнение сущность папского сана, его связь с Церковью и с городом Римом. Он даже осмеливался вопрошать, почему «папа, чье нынешнее богатство превышает богатство богатея Красса», «строит базилику Святого Петра на деньги бедных верующих, а не на собственные» [23].
В 1517–1520 годах Лютер учился и писал, развивая и распространяя свои идеи среди широкой аудитории при помощи дешевых иллюстрированных памфлетов, написанных на понятном всем повседневном немецком языке [24]. Когда его идеи стали известны как князьям, так и простому люду Священной Римской империи, папа Лев X (1513–1521 гг.) прибег к экстренным мерам в попытке укротить обнаглевшего монаха. В июне 1520 года Лев издал Exsurge Domine, буллу об отречении Лютера от католической церкви. При этом он давал Лютеру 60 дней на публичное покаяние. Лютер, выбрав изгнание и проклятие, предал текст папской буллы огню.
Вскоре учение Реформации подхватили светские лидеры: они тоже отказывались от Рима и основывали собственные Церкви. Вместо католического учения они обращались к новому богословию, к лютеранству и кальвинизму, получившим названия по именам их создателей. Не все правители принимали учение деятелей Реформации только из интеллектуальных и духовных побуждений. Отход от Рима мог диктоваться также политическими и личными причинами. Еще в 1521 году английский король Генрих VIII стоял плечом к плечу с папой. С помощью своего ученого лорда-канцлера Томаса Мора он сочинил страстную апологетику Церкви после того, как увидел «разнузданную ересь Лютера» [25]. В сопровождавшем этот текст письме к Льву X Генрих утверждал, что защищает традицию из преданности апостольскому престолу; Лев в благодарность присвоил Генриху и всем его наследникам титул «Защитник веры». Но прошло всего десять лет, и отношения между папой и Генрихом омрачились. Когда Генрих пожелал расторгнуть свой брак с Екатериной Арагонской, а папа Климент VII (1523–1534 гг.) отказал ему в этом, лютеранские идеи, которые Генрих раньше осуждал, послужили королю поводом и оправданием, чтобы проигнорировать Рим и положить начало своей Церкви [26]. Коварный юрист Генриха Томас Кромвель сослался на английский закон, по которому их страна была старой почтенной державой, чей властелин ни по какому вопросу не мог взывать к чужеземным авторитетам, включая папу. Мотивировка была здесь личной, а аргументация политической. Но вовсе не было совпадением то, что сам Кромвель, архитектор англиканской церкви Генриха, был верующим протестантом-лютеранином.
Лютер невольно дал европейским монархам оправдание для отказа от папского влияния на их жизнь, подданных и власть. Даже те из них, кто сохранил преданность католичеству, взяли на вооружение Реформацию в своих спорах с Римом. Император Священной Римской империи Карл V, ревностный католик, молился в уединении перед принятием ключевых решений и каждый год на одну неделю перед Пасхой слагал с себя монаршие обязанности и запирался в монастырской келье [27]. Но даже он использовал появление протестантизма для укрощения папы в политической
