Ловец Чудес - Рита Хоффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я провел пальцами по пыльной полке и горько вздохнул – кто-то искал в этих книгах что-то важное, и, судя по всему, довольно давно. Интересно, нашел ли он ответ на свой вопрос? И найдется ли ответ на мой?
Я взял несколько книг, оставленный моим предшественником карандаш и отнес все это на самый дальний стол.
Где-то наверху трижды пробили часы. Усилием воли я оторвался от открытой книги и отложил в сторону лист пожелтевшей бумаги.
Направляясь сюда, я надеялся отыскать сведения о кровавой чуме, но был совершенно не готов узнать то, что изложил в своем многостраничном труде мужчина, столкнувшийся с «безжалостной хворью». Автор предпочел остаться неизвестным, а в тексте обращался к читателям не иначе как «братья».
Он начал писать книгу в 1772 году, сразу после того, как напуганный новостями о заживо погребенных людях герцог Мекленбургский ввел обязательную отсрочку похорон. Умершего не разрешалось предавать земле трое суток на случай, если смерть констатировали ошибочно.
В ту пору я помогал при строительстве аббатства. Архитектор и заказчик никак не могли договориться, мы месяцами не видели денег, а зимой потеряли четверых товарищей – они замерзли во сне. К весне обстоятельства улучшились, но работы не прибавилось, поэтому я начал подрабатывать могильщиком. Вскоре ко мне присоединились еще четверо мужчин. Служители церкви были добры к нам и позволили построить небольшой домик неподалеку от святой земли, чтобы мы могли там спать и согреваться по ночам. Думаю, прошло несколько недель, прежде чем мы заметили, что Карл болен: он стал раздражителен и груб, ночами стонал и ворочался, а днем вовсе отказывался выходить на улицу. Мы не могли работать за него, Грегор пытался поговорить с ним и образумить, настаивал на том, чтобы он обратился к доктору, но тщетно – несколько раз они даже дрались, и, как ни странно, больной Карл укладывал беднягу Грегора на лопатки за считаные секунды.
Однажды утром я нашел бездыханного Карла на полу, перекрестился и отправился за священником. Вернувшись, мы со стариком обнаружили живого и невредимого Карла, сидящего за столом. Я искренне обрадовался, потому что не желал ему зла. На следующий день заболел Грегор.
Те же симптомы – раздражение, светобоязнь и потливость. Не выдержав, мы с Виктором и Леоном вызвали доктора. Явившись, седовласый шарлатан обследовал наших товарищей и сказал, что у них болезнь легких и жить им осталось недолго.
Они умерли в одну ночь – Грегор сдался болезни намного быстрее.
Готовя тела к погребению, я заметил странные точки на их посеревшей коже. Тогда мне показалось, что это укусы насекомых, и я не придал этому значения.
На третий день после похорон мы проснулись от странного звука, напоминавшего жужжание сотен насекомых. Леон кинулся к окну, но было слишком поздно – в дом ворвалось облако отвратительных жирных мух. Они облепили беднягу, словно вторая кожа, я не сумел их согнать, а Виктор сбежал, бросив нас погибать.
Леон упал замертво, а я сумел выбраться через окно и кинулся к церкви. По пути споткнулся о тело Виктора – он лежал, уставившись в небо невидящими глазами, все его лицо было покрыто алыми нарывами, из которых сочилась кровь.
Утром мы с монахами похоронили моих друзей, я своими руками забивал гвозди в крышки их гробов, а потом напился, опустошенный случившимся кошмаром.
Возвращаясь из паба, я увидел их у двери нашего дома. Леон, Грегор, Виктор и даже Карл – они ждали меня. Их лица светились в сумраке, а глаза горели адским пламенем. Грегор поманил меня к себе. Я закричал – и в ту же секунду их тела распались, обратились в рой насекомых, и они взмыли в воздух плотным жужжащим облаком.
За последние четыре часа я успел бегло ознакомиться с большей частью книги. Через три года после смерти товарищей неизвестный автор встретил Охотника, который предложил ему работу и объяснил, что он вовсе не сошел с ума. Именно он рассказал о «кровавой чуме», которую переносят существа, ошибочно принимаемые за мух:
…их тела способны распадаться на части, а затем собираться в единое целое. Нет твари хитрее, чем кровопийца – он сохраняет разум и сеет зло во славу дьявола.
Не сдержавшись, я фыркнул:
– Средневековые глупости.
Наличие разного рода «чудесных существ» просто факт, с которым нужно смириться. Это первое, чему меня научил наставник.
На одной из страниц я нашел упоминание зеркал. Как оказалось, они не отражают лиц проклятых, поскольку в них есть серебро, губительное для кровопийц.
Слово «вампир» появилось в тексте намного позже, после того как автор описал вспышку жалоб на нападения вампиров в 1721 году в Восточной Пруссии. Об этом он узнал от старика, которого встретил, путешествуя по Европе.
Во Франции автор ознакомился с «Трактатом о явлении духов и о вампирах, или призраках», принадлежавшем перу некоего Антуана Огюстена Кальме. Аббат не подтверждал существование вампиров, но и не отрицал его:
Чтобы убить кровопийцу, нужно вонзить ему в грудь деревянный кол, но лучшим способом считается сожжение тела. Отсечение головы может быть неэффективным, особенно когда дело касается долгожителей. Живут проклятые сотни лет – они не стареют, не страдают человеческими болезнями и ничего не чувствуют. Встретив вампира, нужно узнать, где он спит, пробраться туда на рассвете и расправиться с ним.
«Перспектива жить вечно всегда меня привлекала», – цинично подумал я и тут же себя одернул.
Часы ударили четыре раза.
Я выпрямился и устало потер переносицу. Все, что описал неизвестный Охотник, я так или иначе знал – даже о традиции подрезать мертвецам сухожилия и класть их в могилу лицом вниз. Многие главы показались мне выдумками и темными суевериями, но теперь я точно уверен в том, что зараза, превращающая человека в живого мертвеца, передается даже через укусы кровавых мух. Именно так я и заразился.
Единственным способом избавиться от проклятия Охотник назвал смерть. Я криво усмехнулся.
«Тебе придется есть», – услужливо напомнил мерзкий голос.
Возвращая книгу на место, я посмотрел на свое отражение в стеклянных дверцах.
Ничего не изменилось. Это все еще я – тот, кто называет себя Арчи Аддамсом. И я не чувствую в себе адского пламени или желания вырезать целый город, чтобы угодить дьяволу.
Мне просто не повезло, я оказался не в том месте не в то время. Неужели это делает меня Чудовищем?
«Нет, Чудовищем тебя сделает жажда», – сообщил внутренний голос.
– Заткнись, – устало пробормотал я и бесшумно покинул библиотеку.
Глава 10
– Кто-то должен был попытаться. Прошло больше десяти лет с тех пор, как Ловец переступал порог дома Коха, мы думали…
– Думали, что он утратил бдительность? Вы ошиблись.
– Я чувствую, что ты расстроен, но это твоя работа.
– Вы могли предупредить меня. Это выглядело так, словно Орден решил от меня избавиться, – прямо сказал я и отодвинул от себя стакан с виски, от одного вида которого к горлу подкатывала тошнота.
– Ты мог выдать себя. Мы долго обсуждали это и выбрали тебя, потому что ты заслужил наше доверие. Доверие всего Ордена, Арчи.
Губы Куратора кривились в усмешке, которую он всеми силами пытался выдать за доброжелательную улыбку. Я слышал стук его сердца – неровный ритм ускорялся каждый раз, когда мерзавец лгал. За последние полчаса он не солгал лишь однажды – приветствуя меня сухим «здравствуй».
Понятия не имею, откуда во мне взялось мужество, но, проснувшись этим вечером, я твердо вознамерился явиться к Куратору и потребовать объяснений. В конце концов, что он мог сделать? Закопать меня заживо?
Последние три дня я провел заточенным в стенах собственного дома. Я отказался от услуг миссис Стюард и повара, отменил подписку на газету и даже собирался вырвать из стены телефонный шнур, но передумал, вспомнив о Деборе. Затем, повинуясь внезапному порыву, я сорвал с кровати матрас и потащил его вниз, в подвал, посчитав, что монстр, подобный мне, не заслуживает удобств. Как оказалось позже, вся эта паническая беготня была ни к чему – мне одинаково сладко спится как в постели, так и на голом полу. Акт самобичевания провалился.
Позавчера снова звонил Теодор. Он сказал своим мягким, исполненным печали голосом:
– Мне не суждено тебя увидеть, Арчи.
Я, обезумевший от осознания происходящих со мной метаморфоз, рявкнул:
– Тебе нужно всего лишь подождать!
Он молчал несколько долгих,
