Ловец Чудес - Рита Хоффман

крыс и трус.

Я вышел из переулка и вскинул руку, приветствуя Дебору. Она усмехнулась и сделала элегантный книксен, никак не вяжущийся с ее строгим серым костюмом.

– Я опоздал?

– Это я пришла слишком рано. – Она махнула рукой, всем своим видом показывая, что мое опоздание ей безразлично. – Твои волосы… Ты бежал?

Скорее, летел словно ветер, но об этом ей лучше не знать.

– Водитель кеба немного заплутал, пришлось пройтись.

– Кудри, – Дебора коснулась пальцами моих волос, – я прежде не замечала.

– Это влажность, – краснея, ответил я и сбивчиво продолжил: – Мы можем идти?

«Выставка» – это слишком громкое слово для того, что я увидел, спустившись в подвал трехэтажного здания. Серые стены ощетинились уродливыми лампами, их хватало только на то, чтобы освещать безобразные полотна. Несколько десятков ценителей искусства передвигались в кромешной темноте, то и дело натыкаясь друг на друга. Вокруг то и дело раздавались смех и звон разбитых бокалов.

– Как темно, – прошептала Дебора.

Я кивнул, напрочь позабыв о том, что она этого не видит. Для меня света было достаточно – после перерождения я видел в кромешной темноте, словно кошка. Полезный навык для того, кому предстоит скитаться в ночи целую вечность.

– Как думаешь, что это?

Я уставился на полотно и попытался осмыслить буйство несочетаемых оттенков и цветов. С одинаковым успехом это могло быть абстрактное изображение моря или бессмысленная мазня. А может, автора просто вырвало на холст.

– Понятия не имею, – честно признался я, склонившись к уху Деборы.

– Если честно, я тоже. – Она тихо рассмеялась.

Стук ее сердца я бы назвал кокетливым – после каждого удара оставалась сладкая, тягучая пауза, от которой волосы на моем затылке шевелились. Я желал ее, но никак не мог понять – как мужчина или как Чудовище.

– А это похоже на заплесневелый суп, – прошептала Дебора. – Когда я приглашала тебя сюда, мне и в голову не могло прийти, что он действительно бездарен.

– Художник? – Я окинул взглядом унылого цвета пейзаж, украшенный оранжевыми и зелеными фигурами. – Ты с ним знакома?

– Конечно, нет. Многие считают, что он непризнанный гений, вот я и решила взглянуть.

– И как тебе? Достаточно гениально?

– Слишком сложно для моего скудного ума, – фыркнула Дебора. – Тебя очень оскорбит, если я скажу, что каждый мужчина считает себя гением, а на деле чаще всего оказывается страшной посредственностью?

– Не оскорбит. Но разве только у мужчин непомерно раздутое самолюбие?

– Не только. Когда женщины перестанут считать, что способны лишь рожать детей, их гордыня вырвется на свободу и мужские амбиции начнут казаться нам смешными. Еще более смешными. – Дебора снова рассмеялась.

– Я думал, что ты ненавидишь только мужчин, но…

– Я ненавижу всех одинаково! – Этот разговор явно ее веселил. – Арчи, я отношусь к людям так, как они того заслуживают.

– Это похвально, но плохо для репутации.

– Ты говоришь прямо как мой отец.

– Это самое мерзкое, что я от тебя слышал.

Теперь мы смеялись вместе, и я старался запомнить каждое наше мгновение вдвоем. Даже душный подвал с низким потолком не мог испортить это прекрасное воспоминание. Возможно, через много лет, когда Дебора превратится в седую старуху, когда морщины изуродуют ее лицо, мысли об этом вечере будут согревать мое мертвое сердце.

– Мистер Аддамс?

Я обернулся и встретился взглядом с девушкой, лицо которой показалось мне смутно знакомым.

– Да?

– Вы не помните меня? – прямо спросила она. – Я Элиза, сестра Теодора.

– Конечно! – Я хлопнул себя по лбу, пораженный тем, что не узнал этот вздернутый нос и золотистые волосы. – В последний раз мы виделись два года назад, как раз…

– Перед моим отъездом в пансион. – Элиза кивнула.

– Дебора, это Элиза Барлоу, сестра моего доброго друга.

– Виконта? – Дебора хитро прищурилась. – Могу поспорить, что именно он подарил тебе книгу Шелли. Очень рада знакомству, Дебора Миллз.

– Наслышана о ваших родителях. – Элиза сдержанно кивнула.

– Если вы слышали о них что-то плохое, знайте: все это чистая правда.

Мисс Барлоу шутку не оценила – улыбка вышла неуверенной и кривой. Я отметил, что под глазами девушки залегли тени, не имеющие отношения к плохому освещению «галереи».

– Как Теодор? – спросил я, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Все хуже, – тихо ответила Элиза.

– Что вы имеете в виду? – Я нахмурился. – Что случилось?

– Вы… – Глаза девушки удивленно округлились. – О боже, простите! Я не должна была…

Она попыталась уйти, но я схватил ее за локоть и развернул к себе.

– Стойте! Что с Теодором? Ответьте мне, я…

– Он запретил говорить об этом. – Элиза попыталась освободить руку, но я только сильнее сжал ее.

– Арчи, – прошипела Дебора, – что ты делаешь? Ради всего святого, отпусти ее.

– Где он? – упрямо спросил я.

– В нашем загородном доме. – На глазах Элизы выступили слезы. – Вы… Я думала, что вы друзья и он рассказал вам. Теодор все лето говорил, что вы должны приехать, чтобы погостить у нас, и я решила, что вы все знаете.

– Арчи!

Но я уже мчался к выходу, расталкивая людей локтями. Мне вслед неслись проклятия, но они не шли ни в какое сравнение с тем, какими словами я мысленно называл себя сам.

– Арчи, подожди! – взмолилась Дебора.

Но я не остановился, лишь бросил на нее прощальный взгляд и понесся прочь, оставив за спиной удивленных прохожих, галерею и мисс Миллз, застывшую в дверях.

В загородном доме Барлоу я бывал лишь однажды, но дорогу помнил так, будто ездил по ней только вчера. Пришлось пробираться дворами и закоулками, держаться подальше от центральных улиц и потратить почти все силы, оставшиеся после скудного обеда тощей крысой, но я добрался до Кройдона.

У меня не было часов, однако я понимал: стучать в дверь двухэтажного особняка уже поздно. Но у меня нет выбора.

Борясь с собой и врожденным чувством такта, я несколько раз ударил дверным молотком и испуганно замер, втайне надеясь, что мне не откроют. Надежды не оправдались – шаркающей походкой кто-то приближается к входу с другой стороны.

– Я могу вам помочь? – В ярком прямоугольнике света появилась сгорбленная фигура дворецкого.

– Я гость виконта Барлоу, – выпалил я. – Арчи Аддамс. Он должен был…

– Мистер Аддамс, сэр, – старик тут же посторонился и попытался выпрямить сведенную болезнью спину, – прошу вас, входите.

Переступив порог дома, я сразу почувствовал: что-то не так. Все тот же холл, гостиная по правую руку, но воздух… Сам воздух в этом месте словно пропитала болезнь.

– Господи… – пробормотал я, подходя к лестнице.

– Боюсь, что господин уже отошел ко сну. Я приготовлю для вас одну из гостевых комнат.

Дворецкий поднялся на жилой этаж, и, как только его шаги затихли, я опрометью бросился следом, ведомый запахом скорой смерти.

Сладковатый запах разложения привел меня к порогу знакомой комнаты. Дверь открылась с тихим скрипом. Я вошел, прикрыл ее за собой, постоял несколько мгновений, прижавшись лбом к шершавой поверхности, кое-как собрался с духом и обернулся. Свет фонаря проникал в комнату через занавешенное тяжелыми портьерами окно. На большой кровати, укрытый толстым одеялом, лежал Теодор. Его лицо казалось почти таким же бледным, как мое собственное, а глаза, обращенные ко мне, лихорадочно блестели.

– Это не сон? – хрипло спросил он. – Арчи, это ты?

– Я, – мой голос звучал глухо.

Звук моих шагов скрадывал ковер. Я медленно подошел к постели Теодора и остановился у изножья, скрытый от него спасительной темнотой. Он попытался сесть, но не хватило сил. Помогать ему я не стал.

– Это твоя нога, – прохрипел я. – Ты лжец, Теодор Барлоу.

– Но история получилась правдоподобная, согласись. – Его смех похож на карканье кладбищенских ворон.

– Что это?

– Рак кости.

– И давно ты знал?

– С самого начала.

– Зачем ты лгал мне?

– Чтобы не омрачать твои прекрасные будни.

Не будь это Теодор, я решил бы, что он издевается, но сын виконта никогда не позволял себе издеваться над чувствами других. Он искренне не хотел печалить меня ужасной новостью и держался до последнего, объясняя хромоту падением с лошади. Какой дурак.

– Подойди ко мне, – попросил Теодор, – я хочу тебя увидеть.

С трудом переставляя ноги, я подошел к нему и встал на колени. На мое лицо упал свет фонаря, Теодор вымученно улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться моих волос. Его запястье походило на веточку – тонкое, хрупкое, обтянутое прозрачной кожей, под которой змеились голубые вены.

– Клянусь, ты стал еще красивее, – пробормотал он. – Я точно не сплю? Быть может, я уже умер?

– Замолчи, – прорычал я.

– Ты прав: если бы я умер, меня бы не мучила эта проклятая боль. Как твоя работа?

– Только не говори мне, что именно об этом ты хочешь сейчас услышать.

– Больше всего на свете, – прошептал Теодор. – Сделай вид, что все в порядке. И не смотри на меня так, будто