Ловец Чудес - Рита Хоффман

Приободрившись, я начал расстегивать рубашку. Немалых трудов мне стоило обвязать ее вокруг головы, чтобы защитить лицо от земли и пыли. Похоже, на поверхности наступила ночь – сил у меня прибавилось, болезнь отступила. Исполненный уверенности, я принялся колотить по крышке руками и ногами. Дерево поддалось быстро, земля начала падать сначала на ноги, а затем и на лицо. Я сделал несколько взмахов руками, словно пловец, утрамбовывая ее в освободившееся пространство, и резко сел. Продолжая работать руками и ногами, начал пробираться вверх, стараясь не думать о комичности своего положения. Почему-то вспомнилась басня о лягушке, взбившей молоко в масло, чтобы выбраться из кувшина.

Наполненный необъяснимой силой, я, наконец, отбросил в сторону последний ком земли и кожей ощутил прохладный ветерок. Рассмеявшись сквозь слезы, сделал еще несколько неловких гребков, подтянулся и вцепился пальцами в землю на поверхности.

Еще немного, еще совсем немного…

Зарычав, я подтянулся и выбрался из могилы. Из горла вырвался истерический смех, гомерический хохот, столь неуместный в моем положении. Отсмеявшись, я перевернулся на спину, стащил с головы рубашку и уставился в темное небо, частично заслоненное деревьями.

Я жив. Все еще жив.

Встав, я подошел к могиле и поежился – сомнений нет, Охотники меня похоронили. Только зачем, интересно, они воткнули палку вместо креста и повесили на нее венок? Им стоит научиться скрывать свои преступления.

Рубашка была безнадежно испорчена, но лучше выйти к людям в грязной одежде, чем совсем без нее. Застегивая пуговицы, я обнаружил на перемазанной грязью ткани кровавые разводы. Озабоченно ощупав себя, заключил, что ран на мне нет, только прекративший зудеть укус на шее, так что если это действительно кровь, то не моя. Тогда чья? Что вообще произошло в подвале?

Какое-то время я медленно брел по лесу, ориентируясь на звуки автомобилей и голоса людей. Звучали они приглушенно, будто бы издалека, и сколько бы миль ни оставалось позади, ближе не становились. Луна стояла высоко над головой, когда я, наконец, выбрался из леса на дорогу. Судя по огням на горизонте, там находится город. Где я?

Я шел вперед с несвойственным мне упрямством. Казалось, ничто на свете не способно остановить меня. Все, чего я хотел, – уйти подальше от леса и могилы, в которую меня положили.

Моя могила. Моя.

Какая-то часть моего разума никак не могла поверить в то, что произошло. Как же легко человек может сойти с ума! Ужас накатывал волнами каждый раз, когда я опускал глаза и видел грязные разводы на рубашке.

Я побежал.

Опомнился уже в городе и с удивлением отметил, что луна почти не сдвинулась с места. Как же так? Город был очень, очень далеко. Как я…

Попытался вспомнить свой путь и не сумел. Вот я иду вдоль дороги, вот бросаюсь вперед – и вдруг, по щелчку, оказываюсь на темной городской улице.

– Какого черта?! – заорал я.

Мне никто не ответил. Жители уже спали, а те, кто все еще бодрствовал, предпочли сделать вид, что ничего не слышали.

Старые особнячки на окраинах Лондона ни с чем не спутать. Выходит, Охотники все же протащили мое бесчувственное тело сквозь портал. Но зачем? Чтобы усложнить мои поиски? Чтобы Орден не сумел найти доказательств моего убийства?

Я снова побежал. Дома вокруг превратились в размытые пятна с яркими всполохами подсвеченных изнутри окон. В теле кипело столько силы, будто я вот-вот взлечу, будто стоит мне подпрыгнуть, как неведомая сила вознесет меня к небу.

Если бы я был уверен, что Куратор сидит в своем дорогущем кресле в главном здании, точно не поленился бы заглянуть к нему и выяснить, за какую провинность Орден решил отправить меня прямо в логово Коха. Обида душила, как затянутый петлей шарф. Все эти годы я старательно взбирался по карьерной лестнице, чтобы быть брошенным в пасть Охотникам. Быть может, в Ордене узнали о нарушенном мной Непреложном Правиле? Тогда почему просто не убили, а предпочли наказать?

Я сам не заметил, как добрался до знакомого района, пронесся через дворы и, перепрыгнув через три ступени перед крыльцом, ворвался в дом. Внутри было темно и тихо; судя по запаху, сюда никто не приходил.

Я с отвращением сорвал с себя рубашку и бросил на пол. По пути на второй этаж расстегнул брюки и попытался выбраться из них на ходу. Все провоняло свежей землей и кровью, меня тошнило от этой вони.

Мне казалось, ничего хуже со мной уже не произойдет, но то, что я обнаружил в ванной, повергло меня в ужас, растоптало, уничтожило. В отражении большого зеркала я увидел свою дорогую ванну, деревянную стойку с полотенцами, шкафчик с чистым бельем, флакон с душистым мылом и прочие мелочи. Единственным, что не отразило зеркало, был я.

Наверное, я умер, и все это – агония мозга, последние образы, всплывающие в сознании перед смертью. Так ведь бывает, верно? Ощущение, будто я рассыпался сотней осколков. На деле же я просто осел на пол и схватился за голову.

Больше бежать было некуда. Неделю мне удавалось обманывать себя, делать вид, что я ничего не понимаю, но теперь, выкопав свое окоченевшее тело из могилы, нужно признаться хотя бы себе в том, что мерзкие мухи из склепа заразили меня проклятием крови. С самого начала я подозревал это. Так сложилось, что Господь наделил меня пытливым умом и трусливым сердцем. Просто знать было недостаточно, мне нужны были такие доказательства, которые я не мог опровергнуть. И вот они, пожалуйста: я не вижу своего отражения, не ем уже несколько дней, засыпаю, как только встает солнце, и стал намного сильнее, чем другие люди. Выбраться из ямы глубиной шесть футов человеку почти не под силу. А мои руки разгребали грязь, словно воду. А еще я не задохнулся.

Прижав ладонь к груди, я в страхе замер. Минута, две, черт знает сколько времени прошло, прежде чем я смирился с тем, что сердце не бьется. Более того, задержав дыхание, я не ощутил дискомфорта. Выходит, там, в могиле, я просто-напросто не дышал и сам этого не заметил.

– Но как же… – пробормотал я. – Это ведь невозможно!

Разум и сердце боролись во мне, грозясь разорвать на части. Я чувствовал, что со мной произошло нечто ужасное, но не мог понять и принять этот факт.

Я снова прижал руки к груди и принялся молиться, игнорируя то, что всю жизнь обходил стороной дома Господа и никогда не подавал на постройку церквей. Если высшая сила существует, если Бог есть, то он должен уничтожить меня прямо сейчас или позволить моему сердцу удариться о ребра! Всего один удар – и я забуду все, что произошло, сделаю вид, что забыл о могиле, о пролетающих мимо домах, о том, как я разрезал собой ночной город, выпущенной стрелой пронзая темноту.

Но Господь снова промолчал. Как и мое сердце.

Опустошенный, вывернутый наизнанку, я на коленях выполз из ванной и забрался в постель. Не было сил даже на то, чтобы смыть с себя кровь и грязь. Если повезет, если проклятая Фортуна будет милосердна, утром я просто не проснусь.

Утром, кстати, я действительно не проснулся.

Зато проснулся вечером, едва солнце скрылось за соседними домами.

Не знаю, что за сила заставила меня подняться, но я словно восстал – полный сил и энергии. Воодушевление, одухотворенность, страсть и необъяснимое жизнелюбие закружили меня в пестром хороводе. Но вскоре я опомнился. Увидел свои серые руки и землю под ногтями, грязное постельное белье и вспомнил, что еще вчера лежал в сырой могиле.

Взбесившись, я содрал с кровати постельное белье, скомкал и, топая ногами, спустился в прачечную. Набрал воды в таз, поставил в него ребристую доску и принялся остервенело тереть простыню, намереваясь избавиться от следов несостоявшегося погребения. Решив, что с пятнами покончено, я достал скомканную ткань, развернул ее, чтобы повесить, и обнаружил огромную дыру прямо в центре.

Не рассчитав силы, я просто протер простыню насквозь.

– Проклятие!

Игнорировать произошедшие со мной изменения становилось все сложнее, еще и проклятый голод, накатывающий волнами! Он так силен, будто я не ел несколько дней.

Хотя, если вспомнить, так оно и есть.

Я оставил испорченную простыню на полу в прачечной и, продолжая громко топать, пошел на кухню, где наскоро соорудил себе сэндвич из зачерствевшего хлеба и джема. Нарочито громко дыша, я сел на стул и впился зубами в напоминающую наждак