Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг

толпы, которая бросилась разорять склады, давиться на бегу мясом, жевать овощи, напиваться. Под ноги бегущим хлынуло разлитое вино. Даже кардинальские кельи не избежали разграбления [3]. Однако, вопреки видимости, люди, бежавшие по конклаву, не являлись безумной толпой. Кардиналы, испуганно забившиеся в кельи, слышали ясное послание: «Мы хотим римлянина, по крайней мере итальянца, не то, клянемся ключами святого Петра, мы перебьем, изрежем на куски этих французов и иностранцев, начиная с кардиналов» [4]. В 1143 году римляне свергли понтифика, а теперь им понадобился свой папа. Главное, им был нужен папа, преданный городу Риму.

Крики в пользу папы, раздававшиеся ночью 7 апреля 1378 года, могут шокировать, если помнить, сколько гнева было излито на понтификов в революцию 1148 года. Более того, за несколько лет до конклава некоторые из самых убедительных уст и перьев Италии обрушивали громы и молнии на престол Петра, кляня пап как погубителей Рима. Тосканский поэт Петрарка гневно клеймил понтифика, называя его «вавилонской блудницей». В 1341 году Петрарку произвели в почетные граждане Рима, увенчав лаврами во Дворце сенаторов на Капитолийском холме. Были и другие бесстрашные критики. Данте Алигьери тоже проклинал ненасытность пап, которым вечно не хватало личной и политической власти. В своем «Раю» он бичевал папство устами самого святого Петра. Из-под пера Данте выходили инвективы основателя Церкви в адрес действующего понтифика Бонифация VIII (1294–1303 гг.), узурпатора, превратившего кладбище в базилике Святого Петра в «зловонную сточную канаву, полную крови» [5]. Для Данте Рим был теперь местом, где счастье было доступно одному дьяволу.

В XII–XIII веках предпринимались попытки повысить престиж папства. Соглашение 1188 года отчасти заделало дыру между папами и народом Рима, подорвав политическую власть понтификов и лишив их возможности препятствовать территориальным устремлениям их народа. Впрочем, еще раньше папа Григорий VII (1073–1085 гг.) провалил попытку унять циничную корысть папства. Он вычистил авгиевы конюшни мздоимства, олицетворяемые такими фигурами, как Феофилакт и Марозия. Но, подобно Гераклу, Григорий так и не дождался вознаграждения за свои труды, хотя удалил шлак, оставшийся после тысяч других. Дело в том, что, усилив власть папы в религиозных делах по сравнению с властью светских князей, Григорий расширил папскую власть над Римской церковью и почти во всех уголках христианского мира. После десятилетий разногласий даже император Священной Римской империи согласился, что папы обладают наивысшей властью при выборе предводителей Церкви.

Во всей Европе воздействие григорианской реформы стало глубоким и очистительным. Знатоки канонического права в монастырях и дворцах сочиняли хвалы папскому верховенству [6]. В новых университетах континента студенты развивали эти идеи в исследовательских работах. В переполненные города папскую доктрину несли доминиканцы и другие новомодные проповедники [7]. Люди, вдохновляемые их проповедями, платили налоги на Крестовые походы и сами записывались в крестоносцы, чтобы прогнать ислам с земель, по которым ступал Иисус [8]. Папы и дальше укрепляли главенство над Церковью, разрабатывали правила выборов пап и новые системы налогообложения, чтобы обеспечить средствами папскую власть с ее нарастающим централизмом. Папа Иннокентий III (1198–1216 гг.) формулировал свою власть напрямую, выразительными метафорами. Он владел двумя мечами, духовным и светским. Себя он мнил слепящим солнцем, озарявшим императорскую луну, способную лишь отражать чужой свет. Вместе с властью пап увеличивался размер и вес их головного убора. Именно тогда характерная яйцеобразная тиара, бывшая епископская митра, превратилась в две и даже в три короны [9]. Унизанные рубинами, изумрудами и сапфирами, рассыпанными по золотому кружеву, три венца тиары символизировали множественность папских царств.

На некоторых подобное действовало как красная тряпка на быка. К таким принадлежал Данте, хотя он возлагал вину не на Григория, а на императора Константина (306–337 гг.). Данте утверждал, что император превратил папство в чудище, поймав Церковь в капкан мирской власти [10]. Папская власть тревожила сердца не в одной Италии. В Англии философ и францисканский монах Уильям Оккам сочинил целую серию инвектив, обвиняя пап в «самых вопиющих грехах и беззакониях» [11]. Растущая власть пап над Церковью не избавляла их от столкновений со светскими властями, ведь теперь понтифики были призваны вмешиваться, когда светская власть пыталась воздействовать на вопросы, находившиеся всецело в папской юрисдикции. Более того, папы стремились формировать мир политики. Папы прошлого всего лишь совершали миропомазание уже избранных политических лидеров, а Иннокентий III всерьез управлял выборами императора Священной Римской империи [12].

В период, предшествовавший конклаву 1378 года, в политической борьбе преобладал конфликт с французским королем, втянувший римского понтифика в самую гущу суетности. Когда Петрарка, Данте и Уильям Оккам осуждали римского папу, он даже не жил в городе святого Петра. В то время он вершил свою первоапостольскую власть из Авиньона, города в королевстве Арелат[5], что в юго-восточном углу современной Франции. Пап заманило на север желание умиротворить французского короля Филиппа Красивого (1285–1314 гг.). Они пробыли в Авиньоне более 60 лет, так как возвращение в Рим, с его народными выступлениями и междоусобицами баронов, выглядело еще менее заманчивым. Тем временем критика пап нарастала: люди возмущались тем, что они пренебрегают Римом, центром христианского мира. Вымышленные князья Данте, пившие кровь верующих, подражали римским баронам, развязавшим в отсутствие пап жестокую войну за власть. Многие колкости были направлены на суетность пап, явно усилившуюся в Авиньоне. Для возмущенных авторов авиньонское папство явилось апофеозом разложения папского сана, последней ступенькой на длинной лестнице вниз.

Накануне конклава 1378 года ситуация в Риме сложилась отчаянная. Люди не стали вдруг слепы к изъянам пап, многие относились к ним точно так же, как их самые непримиримые критики. Однако, подобно римлянам, подписавшим Пакт о согласии в 1188 году, даже они были убеждены, что только папа способен решить проблемы, созданные его предшественниками. Когда папство находилось в Авиньоне, центр христианского мира изнывал от отсутствия духовного лидерства. Однако папа превратил себя в пешку французского правителя, иностранца. Когда папство оказалось оторванным от престола святого Петра, расстояние очень быстро подкосило и город, и сам папский сан. Даже при обладании мирской и духовной властью положение папы по-прежнему опиралось на его роль епископа Рима. Зависимость была взаимной. Характер, экономика, общество и культура этого города развивались на античном фундаменте рука об руку с появлением пап. Церкви, ремесла и торговля, улицы, дворцы и учреждения находились в формирующей зависимости от иерархии, ограничений, догм приверженцев Церкви. Когда папу оторвали от ткани Рима, город содрогнулся. После 69 лет отсутствия папы не приходится удивляться тому, что люди надрывали глотки за стенами конклава, требуя вернуть им духовного кесаря.

* * *

Жизнь папы вне Рима не являлась чем-то неслыханным. Народные волнения, личные предпочтения, эпидемии и «дурной воздух» часто гнали пап из Рима, но из этого, по-видимому, никогда не выходило ничего хорошего. Между 1100 и 1303 годами папы провели больше половины времени – примерно 122 года – вне Святого престола, часто скрываясь неподалеку, например в горном городке Орвието [13]. Городок – скопление желтых домиков на горе вулканического пепла – пришлось приспосабливать для частых визитов столь знатного гостя. После 1290 года в Орвието появился епископский дворец и высокий готический собор с позолоченными фигурами святых на фасаде и с цветными витражами. Орвието и другие города, дававшие приют странствующим папам Средневековья, входили в орбиту Рима ввиду их принадлежности к Папской области. До бегства в XIV веке папам случалось искать убежища еще дальше: во Флоренции, Неаполе, даже в Провансе. Но при всем том никогда не создавалось впечатления, что папы покинули Рим навсегда; за долгие десятилетия авиньонской ссылки впечатление сложилось именно такое.

По иронии судьбы, драма, заставившая папу покинуть Рим надолго, произошла не в папском городе Риме, а в Ананьи, одном из привычных убежищ пап в XII–XIII веках. Во времена империи Ананьи являлся прохладным безмятежным местом, настоящим раем для таких императоров, как Септимий Север (193–211 гг.) и Каракалла (198–217 гг.), – образцовый летний курорт, где приятно отдохнуть от жарких людных улиц Рима [14]. Еще в 400-е годы Ананьи обзавелся собственным епископством. К IX веку тамошний храм языческой богини земледелия Цирцеи снесли и заменили христианским собором. Римские аристократы тоже ценили чистый воздух и спокойные