Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей - Джессика Вернберг

и эстет, особенно старался сделать из Авиньона постоянный Новый Рим. Собрав самых способных художников, он украсил стены своего кабинета красочными сценами охоты с оленями, собаками и раскидистыми деревьями; на эту живопись шли средства, которые так берегли его предшественники. Климент V и его наследник Иоанн XXII (1316–1334 гг.) жили простой жизнью в доминиканском монастыре. Последовавший за ними Бенедикт XII (1334–1342 гг.) и вовсе был аскетичным монахом-цистерцианцем. Но при нем в папской канцелярии золото лежало до самого потолка. Увидев просторный, но скромный епископский дворец, выстроенный Бенедиктом вокруг клуатра, Климент VI бросил: «Мои предшественники не умели быть папами» [38]. Он расширил этот дворец до истинно папских размеров, добавив высокую монументальную башню. Расстояние от двери его Большой капеллы до главного алтаря превышало 50 метров. Характерно, что огромный флигель папского дворца нарекут Римом, – кажется, папу не переставал преследовать его город.

* * *

Великолепие папской жизни в Авиньоне резко контрастировало с отношением к этому городу римлян. Петрарка заклеймил французский анклав пап «новым Вавилоном». В христианском мире Вавилон служил синонимом разврата, олицетворенного в библейском Откровении Иоанна Богослова распутной женщиной верхом на семиглавом звере с багровой шкурой и десятью рогами. Сам Петрарка хорошо знал, как красив Авиньон. Его отец, флорентийский нотариус, как очень многие, увез свою семью в Прованс следом за папой [39]. Однако Петрарка считал, что город сделали отталкивающим местом папы, бросившие Рим и отправившие «Церковь Христову в позорную ссылку» [40]. Климент VI и другие папы могли сколько угодно платить мастерам, архитекторам и живописцам, но превратить Авиньон в подлинную папскую столицу им было не дано. С точки зрения Петрарки, они преуспели только в создании извращенного, пустого чучела Рима, «пьяного от крови святых, от крови мучеников во имя Иисуса» [41].

Критика, с которой обрушивался на папский Авиньон Петрарка, была безжалостной. Но порицался и оставшийся без пап Рим. В их отсутствие «царица городов, престол империи, цитадель католической веры» изрядно деградировала [42]. Некоторые даже утверждали, что и жители Рима переживают упадок вместе со статусом их дома. Бывший город Августов превратился в место, где требовалось восхвалять преступников как богов. В последнее время жизнь стала для римлян особенно жестокой. Когда в начале 1348 года через лежащий недалеко Неаполь к ним пожаловала Черная смерть, некоторое время Рим спасало отсутствие в городе путешественников, но к августу там уже вовсю свирепствовала страшная зараза [43]. На следующий год выжившие вдобавок пострадали от землетрясения в Апеннинских горах. По свидетельству Петрарки, город «тряхнуло с силой, какой не знали две тысячи лет и более, с самого основания города» [44]. Содрогнулась вся базилика Сан-Джованни-ин-Латерано. Обвалилась восточная стена Колизея. При падении колокольни базилики Сан-Пауло и половины Башни милиции римляне кинулись прочь из своих нехитрых деревянных и каменных жилищ и поселились в палатках [45]. Городской хроникер живописал народ «в великом отчаянии» [46]. «Не проходило ни дня без драк и грабежей. Девицы подвергались надругательствам, работники – грабежам… паломники – издевательствам и осмеянию» [47]. Римлянам все это наверняка казалось концом света.

Критики Авиньона и Рима по-разному расставляли акценты, но соглашались в том, что оба города пришли в упадок. Недруги обоих папских престолов сходились еще в одном: они криком кричали, что отсутствие пап превратило Рим из столицы мира попросту в «гниющий труп» [48]. Внутри римских стен упадок был особенно заметен. Достигнув пика – полутора миллионов – в II веке, население города неуклонно сокращалось и достигло низшей точки как раз во времена авиньонского папства. В XIV веке его численность колебалась между 18 и 30 тысячами [49]. Пережившие чуму и исход пап люди жили в крайней тесноте, сгрудившись на пятачке, получившем название abitato, – клочке земли площадью всего четыре квадратных километра на правом берегу Тибра [50]. Там выросли ряды домиков в один-два этажа, перемежаемых лавками, торговавшими вином, маслом, тканями. Некоторые жители abitato добывали пропитание на реке, зарабатывая рыбалкой или трудом на деревянных мельницах прямо на воде. Арендаторы, слуги и торговцы жались к более крупным постройкам и к баронским крепостям, высившимся на горизонте. Некоторые низшие чины войска селились близ искусственного холма Тестаччо, где гончары лепили свои сосуды в дополнение к горе потрескавшейся глиняной посуды, выросшей еще в поздней Античности. Некоторых все еще тянуло к намоленным местам – в базилики Санта-Мария-Маджоре, Сан-Джованни-ин-Латерано, Святого Петра. То был, правда, довольно тесный мирок, мастеровые и стряпчие узнавали друг друга и перекрикивались через рыночные прилавки в Порто-ди-Рипетта и на Капитолийском холме.

Остальные две трети города внутри Аврелиановых стен были населены не людьми, а одними развалинами. Вокруг них разгуливали коровы и овцы, щипавшие скудную траву. В средневековых описаниях это disabitato резко контрастирует с сельской местностью вокруг Рима, campagna. Там царили богатые бароны и прочая аристократия, жившая за счет своих castelli и casali [51]. Болотистое disabitato, где кишели комары, представляло собой опасную ничейную землю.

Папство сбежало из Рима, но там сохранился другой институт власти – коммуна, некогда возглавляемая Пьерлеони и Арнольдом Брешианским, но давно пережившая своих народных трибунов. Хотя большинство ранних документов коммуны пропало или было разворовано, известно кое-что из ее истории середины XII века. Ее возглавляли два сенатора, представлявшие собой верхушку иерархической системы, члены которой занимались обороной и ведали мирной жизнью Рима [52]. Самые лакомые места в Римской коммуне принадлежали, разумеется, баронам; городская аристократия была средним уровнем. Те и другие сталкивались с представителями простых римлян, особенно с предводителями гильдий торговцев, ремесленников, судей и нотариусов. Происходили также стычки с caporioni, сильными главами семей римских районов, rioni. В самом низу иерархии толпилось римское простонародье, сильно влиявшее на политику. Даже до миграции папства в Авиньон Римская коммуна была во многих отношениях типичной для городов-государств Италии [53]. Коммуны были пропитаны республиканским духом, тем не менее в каждой неминуемо выдвигался какой-то один вождь. Главным отличием Рима в те времена служило то, что его вождем был представитель Церкви.

После 1309 года характеризовал Рим уже не его предводитель, а вакуум власти наверху. Требуя в 1378 году папу-римлянина, люди выражали тоску по былому городу, имевшему номинального главу. Связь между Римом и его папами была очевидной даже во времена авиньонского изгнания. Иоанн XXII, второй авиньонский папа, стал подумывать об отъезде вскоре после своего избрания в 1316 году. Однако при всей величине военных расходов ему до самой смерти в 1334 году так и не удалось надежно завладеть ни одним куском Папской области [54]. Аристократические и баронские семьи непрестанно вгрызались во владения друг друга, поэтому территории вокруг города находились в состоянии постоянной войны. По сравнению с этим Авиньон должен был казаться райским, безопасным местечком. Наследник Иоанна Бенедикт XIII тоже не забывал про Рим: он отправил людей и 50 тысяч флоринов для ремонта Латеранского дворца и базилики Святого Петра [55]. В молодости этот папа показал себя усердным гонителем еретиков во французской деревне Монтайю, но даже он не рискнул отправиться в Рим [56]. Его курия, состоявшая главным образом из французов, тоже туда не рвалась. Бенедикт переместил папские архивы из Ассизи в Авиньон – административное решение, как будто доказывавшее, что папы уже никогда не вернутся в Рим [57]. Сменивший Бенедикта экстравагантный Климент VI оказался практически антиподом своего предшественника. Однако по ключевому вопросу «Авиньон или Рим?» между ними не выявилось различий. Климент остался в Авиньоне вместе со своей курией, становившейся все пышнее и пышнее.

* * *

После коронации в Авиньоне в мае 1342 года Климент VI мог бы почить на лаврах, наслаждаясь новым титулом «отца князей и королей, правителя мира». Однако один из народов мира, римляне, упорно требовал для себя особенной связи с папой. В тот же месяц римляне отрядили в Авиньон, к папе, свое посольство из 15 человек. Измотанные конфликтом баронов, они избрали популистское правительство из представителей низших и средних слоев, «Тринадцать добрых людей», благословения для которого делегация и испрашивала у папы [58]. Кроме этого, она приготовила папе предложение, обеспечивавшее его возвращение. Клименту сулили «полную власть над правительством Рима», лишь бы он туда вернулся [59]. Знаковый момент: призыв должен был быть вручен папе не кем-нибудь, а Кола ди Риенцо. Это был нотариус 29 лет от роду, сын хозяина постоялого двора в rione Регола