Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

— Без клыков, — рычу я как предупреждение.

Она кивает.

— Без колов.

Я кивнул.

Подвёл её к столешнице небольшой кухни, которая была в комнате, и указал, чтобы она оперлась на неё руками, слегка наклонившись вперёд, пока я остался у неё за спиной. Чтобы она не могла меня укусить. Чтобы не смотреть ей в лицо. Чтобы дать ей понять, что я её ненавижу, даже если моё тело жаждет слиться с ней.

Расстёгиваю ремень и ширинку, задираю ей юбку. Хватаю за волосы, одновременно скользнув ребром ладони между её ног, касаясь, чувствуя её. Кончики моих пальцев заигрывают с её мягкими складками, и она вздрагивает, сжимая их.

Моя единственная рабочая извилина подпрыгивает от нетерпения, и, чтобы не рисковать потерять этот единственный оставшийся участок мозга, я поддаюсь её мольбам. С громким стоном наслаждения вхожу в неё. Чёрт, чёрт, чёрт. Я словно таю внутри её стенок, будто сделан из масла.

Сжимаю её бёдра, прижимаясь плотнее к её телу, давая волю своим движениям, исследуя её, завладев ею, как требует каждая нервная клетка моего существа. Наши стоны начинают сливаться в единый ритм.

Мои руки блуждают по её телу, словно их недостаточно, словно они жаждут разделиться, чтобы охватить её всю. Сжимаю её ягодицы, хватаю грудь, касаюсь между ног, чтобы заставить её дрожать и сжимать меня внутри себя, доводя до оргазма раз за разом. Ненавижу каждый звук, который она издаёт, с той же силой, с какой эти звуки заводят меня всё сильнее.

Сквозь окно в комнату пробиваются тусклые огни с улицы, отражаясь на её клыках, блестящих в приоткрытом рту, который распахивается с каждым моим движением.

Когда я начинаю потеть, стаскиваю с себя футболку. Она избавляется от своей рубашки и лифчика, который уже был расстёгнут, и мой торс прижимается к её спине. Мы двигаемся в унисон, а я сжимаю её так, словно хочу слиться с ней в единое целое. И так, сливаясь с её кожей, с её запахом, с её телом, я достигаю оргазма. В этот момент мои пальцы продолжают ласкать её, чтобы довести её до кульминации снова. Сильнее, чем прежде. Может, потому что она чувствует, как я полностью растворяюсь внутри неё, яростно, без контроля.

Мы остаёмся на месте, прижавшись друг к другу, пока я восстанавливаю дыхание.

Затем я отстраняюсь. Желание улетучилось, вместе с ним и эйфория. Её прикосновение жжёт меня так же, как серебро жжёт её.

Я думаю об архангеле Михаиле, вытатуированном у меня на шее, с крыльями, прикрывающими мой затылок, о покровителе охотников. О фразе «Sein-zum-Tode», высеченной на моей груди, нашем девизе. О созвездии звёзд над моим сердцем, символизирующем мою семью. Клятвы, навсегда вписанные в мою плоть. Всё, что я есть.

Я тру лицо руками. Хватаю свою одежду и одеваюсь с той же поспешностью, с какой пытаюсь не смотреть на неё. Я не хочу её видеть. Я не хочу, чтобы она оставалась здесь. Я не хочу её желать.

— Это ничего не меняет, — бросаю я, не поднимая взгляда.

«Я убью тебя», — вот что значит эта фраза. «Как только у меня появится возможность, я убью тебя».

И, дав эту молчаливую клятву, я ухожу.

Глава 22. Словесный понос

— Но ты ведь трахался прошлой ночью? — Доме смотрит на меня раздражённо, после того как я второй раз ударяю его куда сильнее, чем следовало бы для тренировочного спарринга.

На миг я застываю, побледнев. Всё тело напрягается. Они знают?

— Как только разделались с шавками на кладбище, тебя уже след простыл. Даже Постре с собой не взял, — отвечает мой брат на немой вопрос, читаемый в моём лице. — Ты всегда бросаешь её, когда появляется другая сучка.

Он беспечно хрустит шеей и крутит плечами, снова вставая в боевую стойку.

— Так что не понимаю, чего ты тут злишься, как мокрый гремлин. Обычно это просто — сделать мальчика счастливым.

Я снова нападаю, стараясь не выдать облегчения. Он знает, что я был с кем-то, но не знает с кем.

Зато теперь злится достаточно, чтобы начать работать всерьёз. В мгновение ока он швыряет меня на татами, наваливается сверху и заламывает руку так, что чуть ли не выворачивает сустав. А потом отпускает куда медленнее, чем нужно.

— А, ясно. В итоге кошечка отшила тебя, и ты приполз с поджатым хвостом, — насмешливо бросает он, продолжая прижимать меня к мату, пропитанному потом, так что я вынужден дышать этой вонью. — Вот ты и бесишься больше обычного.

Я ничего не отвечаю, потому что он прав. Если под «больше обычного» подразумевается «Вчера я переспал с нашей смертельной врагиней, и теперь даже не знаю, что чувствовать».

Настроение слегка улучшается, когда я захожу в приют для животных после обеда. Рыжеволосая официантка с внушительным бюстом, которая успела набрать очки за любовь к собакам, как и у меня, как раз собирается уходить. Кокетливо стреляя глазами, она сообщает, что её смена в пабе скоро закончится, и приглашает зайти, чтобы выпить чего-нибудь и «разобраться с тем долгом за танец, который я ей должен».

Отличный план. Приятный вечер с красивой девушкой, у которой нет клыков.

Скорее всего, это поможет выбросить из головы ту, у которой они есть. И прогнать дурное настроение. В семье и так хватает напряжения, пока мама нервничает из-за того, что мы до сих пор не пронзили дьяволицу осиновым колом.

Но я не хочу думать о ней. Именно поэтому я здесь, напоминаю себе, когда толкаю дверь паба, чтобы встретиться с рыжей, и…

Все мои надежды летят к чёрту.

Глаза сами находят её в толпе, как будто уже знают, где она. Сидит на барном стуле. Не одна. С ней мужик с армейской стрижкой и напыщенной осанкой, с прямой, как палка, спиной. Полицейский, держу пари.

Неужели не мог себе рубашку по размеру купить? Сейчас же пуговицы разлетятся. Это не потому, что он качок, а я завидую, если что. Просто он выглядит так, будто его мускулы затянуты в резину, как сосиски.

Дьяволица мило улыбается и кивает, делая вид, что её интересует эта «увлекательная беседа». Похоже, он может предложить ей то, чего не смог я. Только вот явно не совет о том, как выбрать правильный размер одежды.

Она снова надела свою облегающую юбку-карандаш, волосы убраны в пучок, а изящные серьги блестят при тусклом свете. На ней розовая атласная блузка, ткань которой словно кричит: «Раздень меня прямо сейчас». Этот материал обычно используется для ночных сорочек, чёрт возьми.

Меня начинает трясти, едва я захожу внутрь. Не удивлюсь, если его дубинка тоже затянута в «резину».

Я жду, пока он уходит в туалет (скорее всего, для «облегчения»), и, как ни в чём не, бывало, наклоняюсь к её плечу, облокачиваясь на стойку. Протяжно цокаю языком.

Она бросает раздражённый взгляд через плечо, закатывая глаза с таким выражением, которое я уже научился читать.

— Снова ты? — говорят её глаза.

Я качаю головой.

— Смотри-ка, вчера один, сегодня другой. — Опять цокаю языком. — Ты что, совсем без тормозов?

— О, ты пришёл! — Пара рук обвивает меня за шею. Это Мариам. Она целует меня в щёку, наполняя воздух запахом бананового кондиционера.

Я отвечаю ей улыбкой.

— Конечно, зайчонок.

Дьяволица снова закатывает глаза. Да, я специально использовал это прозвище, и мысль, что она могла бы немного приревновать, греет моё самолюбие. Может, поэтому я нежно щипаю веснушчатую щёчку Мариам.

— Сейчас закончу и буду с тобой, — говорит она. — Что тебе налить пока?

Заказываю кружку пива, а когда она отходит, дьяволица копирует мой жест, цокая языком.

— Ну и кто теперь прыгает с цветка на цветок? Хотела бы спросить, неужели у тебя нет тормозов, но мы оба знаем, что нет. Зайчонок.

Я так предсказуем?

Тут я вспоминаю, что вчера мы занимались этим дважды — сначала в её кабинете, потом в отеле. Придумываю ответ, но она успевает быстрее:

— В моё оправдание, мой последний «кавалер» попытался пронзить мне сердце.