Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

— Нет.

Ну, хоть чуть заметная улыбка мелькнула.

— Ладно, в общем, я извиняюсь. Я немного придурок. И я бы очень хотел, чтобы прошлой ночью всё закончилось иначе. Думаю, поэтому я и пришёл, хотя заранее понимал, что выставлю себя дураком. Всё из-за недотанцованной бачаты. Чёртова музыка и кровь борикуа. Будь я горцем, как отец, такое бы не случилось. Только рубил бы деревья тупым топором да дрался с медведями голыми руками в метель, не поведя и бровью.

Она закатывает глаза, явно призывая к терпению, и с видимым презрением отбрасывает мою откровенность как ненужную.

— Не нужно мне ничего объяснять, охотник.

— Правда? — снова чешу затылок.

— Вот как оно есть. Нас тянет друг к другу, и мы оба этим пользуемся, пока обстоятельства не заставят нас попытаться убить друг друга. — Она пожимает плечами. — Всё просто. Ты предан своим, а я — себе. Перемирие не означает конца войны. И уж точно не обязывает нас ладить друг с другом.

— Ого, впечатляет.

Я, кажется, уставился на неё с чрезмерно удивлённым выражением. Потому что, ну… Ого. Наконец-то женщина, которая понимает суть происходящего, не требуя от меня быть её «принцем на белом коне», которого она почему-то решила во мне разглядеть после магического «заклинания» совместной ночи. Лягушка всегда остаётся лягушкой. Покупайте, зная, что берёте. А она — знает.

— Великолепно. — Я улыбаюсь. — Правда. — Мне даже как-то спокойно на душе стало. — Рад, что мы на одной волне.

Чёрт, я настолько счастлив и расслаблен, что мне хочется её поцеловать, но это явно не входит в наши договорённости.

— Да. — Она надевает очки и снова погружается в экран ноутбука, набирая что-то на клавиатуре. — Осознание, что ты полный придурок, делает это чертовски простым.

Ну всё, желание её поцеловать тут же испаряется.

— Прекрасно, спасибо.

— Не за что. — Она одаривает меня слащавой улыбкой.

— Ладно, тогда я выпью твой потрясающий ванильный кофе. — Я беру её стакан и демонстративно отпиваю, не отводя глаз. — Ммм, с пенкой и корицей.

Я обжигаю язык, но героически делаю вид, что мне всё нипочём, и, несмотря на жгучую боль, продолжаю глотать, не сводя с неё взгляда. Пусть завидует, кровопийца.

Закончив, я шумно выдыхаю и стираю остатки кофе с губ тыльной стороной ладони.

— Вот это да.

Она закатывает глаза и поднимается, чтобы убрать на полку папку, которую только что закрыла.

— Доволен своей потрясающей демонстрацией превосходства? — язвительно спрашивает она, проходя мимо.

— Очень.

Она ставит папку на место и, облокотившись на шкаф, смотрит на меня с выражением лица, которое…

— Ты в курсе, что у тебя в арсенале целый набор многозначительных взглядов и поднятых бровей, чтобы оскорблять меня, даже не говоря ни слова?

— О, я ещё и вот это могу.

И да, господа, она показывает мне средний палец.

Я ошарашенно смеюсь. Да неужели?

— Ты только что показала мне палец? — В моём списке самых сюрреалистичных вещей… Грубая вампирша в шесть утра занимает первое место.

— Ах! — Она притворно ахает. — Да ты что! Даже не заметила.

Нет, ну она ещё и издевается.

Я угрожающе приближаюсь к ней.

— Ты понимаешь, что это неприемлемо, да? Мисс «работаю в шикарном офисе и выгляжу пай-девочкой, хотя ничего хорошего в тебе нет». — Я продолжаю сокращать расстояние, пока не оказываюсь вплотную, упираясь руками в шкаф по обе стороны от её тела, заключая её в ловушку. Наклоняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Знаешь, таких, как ты, я ем на завтрак, дьяволица.

— Ух ты, да, я видела. Вся дрожу от страха. — Она смотрит мне в глаза, высоко поднимая подбородок. — Ой, ой, опять.

И снова показывает мне два средних пальца. Прямо перед носом.

— Ну всё, ты доигралась. — Я хватаю её за талию и перекидываю через плечо. — Сжечь ведьму. На огромном костре, с осиновыми кольями и палисандром.

— Пусти меня, придурок. — Она пинается и стучит кулаками по моей спине. Но я-то знаю, что она может гораздо больше. Гораздо. — В любой момент может войти кто-то важный.

Ага, так вот почему она не показывает мне свою кунг-фу-ловкость. Мы же в её элегантном офисе, она в своём приличном костюмчике, и, конечно, ей важно сохранять лицо.

— А что, я не важный? — Я делаю вид, что обижаюсь, пока несу её к двери. — Тогда, может, стоит запереть?

Я запираю дверь, одной рукой поворачивая ключ, а второй всё ещё держу её плотно прижатой к своему плечу.

— Надо было раньше об этом подумать, — упрекает она.

— Почему? — Я позволяю ей соскользнуть обратно на пол, но не убираю руки с её талии, чтобы не сбежала. — Ну? Что ты собиралась сделать со мной, дьяволица?

Я немного сжимаю её талию и вижу, как она вздрагивает. Моя улыбка ехидно кривится, когда я догадываюсь о чём-то неожиданном.

— Ты что дьяволица, боишься щекотки?

— Нет.

Но она делает шаг назад и поджимает губы. И вот тут я узнаю три вещи:

Она лжёт.

Она плохо это делает.

И…

— Ты боишься щекотки, — злорадно утверждаю я, и она снова отступает. Всё сходится: у неё ведь чувствительность по всему телу.

— Нет.

Она прижата к двери, а значит, у неё не так уж много вариантов для побега. Я нападаю, безжалостно атакуя, и она извивается, издавая полузадушенные смешки. От трения наших тел и её дразнящего аромата мой мозг, лишённый совести, активируется.

— Может, стоит пересмотреть твоё мнение обо мне как об идиоте, — предлагаю я, не прекращая своих атак.

Она резко прекращает сопротивляться и поднимает голову, глядя на меня широко распахнутыми глазами. В этот момент я осознаю, насколько близко наши тела, и что она тоже кое-что замечает.

Она хихикает, едва заметно вращая бёдрами, подчёркивая моё… состояние. Её взгляд становится вызывающим.

— Боюсь, у тебя только одно достоинство.

— Да? Ну так вот, сегодня я его с тобой не разделю, — я отстраняюсь, пытаясь сохранить лицо. Её смех нарастает.

Она с угрозой во взгляде тянет меня обратно за футболку.

— Ты уверен?

Глава 25. Гангрена на причинном месте

Её свободная рука пробегает по «улике», прежде чем сжать её крепче. Мне нравится, что она такая же прямолинейная, как и я. Потому что если обо мне и можно сказать, что я слегка — ну самую капельку — болен, то эта девчонка ничуть не лучше.

А второй рукой снова дёргает меня за футболку и притягивает к себе, впиваясь в мои губы влажным, жадным поцелуем. Я замираю, а её язык скользит по нёбу, щекоча его.

— Уммм, да ты на вкус как ванильный кофе с пенкой и корицей, — насмешливо тянет она.

Но потом замечает, что я застыл, напрягся. Отстраняется. Я кашляю и делаю шаг назад.

— Не… не делай так.

Не целуй меня. Потому что у неё клыки. И её рот пьёт невинную кровь — кровь тех, кого я должен защищать.

Она отводит взгляд и плотно сжимает губы.

— Ясно.

Проводит руками по одежде, как будто стирая с неё мои следы, стряхивая любое прикосновение. И снова передо мной бесстрастный прокурор, непоколебимая профессионалка. Она делает вид, что возвращается к своему столу, но я хватаю её за руку. Хочу сказать что-то.

Она замирает, и я бы поклялся, что в её взгляде мелькает искорка надежды. Что у меня есть слова, способные стереть эту проклятую дистанцию, которую я сам и создал.

Ничего не приходит в голову. Я просто выдыхаю. Ослабляю пальцы, и она легко выскальзывает из них.

— Закроешь за собой.

Киваю и закусываю щёку изнутри, чувствуя, как горечь разливается по животу.

Выбираюсь из её кабинета и, как и велено, тихо притягиваю дверь за собой. Достаточно я её сегодня достал.

Остаюсь стоять в коридоре, тяжело вздыхая, всё ещё держась за дверную ручку. И снова вижу себя в каком-то баре под песню, которую хотел бы станцевать с ней.

И вот, цепляясь за самоубийственную идею, я снова открываю дверь, захлопываю её за собой и поворачиваю замок.