Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом - Alexandra Catherine

циничная, но справедливая и всегда говорившая то, что думает. — Не порть нам настроение и аппетит! Я намеревалась отведать как можно больше блюд на этом роскошном столе! А ты мешаешь мне своими россказнями! Преступником займешься на суде, теперь же откинь свою злобу и позволь нам весело отпраздновать Рождество.

Все поддержали её и принялись за ужин. Светло-серые бездушные глаза Хладвига обратились к Ишмерай, и она поторопилась опустить их в тарелку. Он что, её подозревает в освобождении преступников из тюрьмы?

Гости, пившие крепкое вино с удовольствием и почти без остановки, громко смеялись, а Вильхельмина, не стесняясь уже никого, начала открыто заигрывать с Александром. Она клала руку ему на плечо, касалась пальцем его губ, когда думала, что никто этого не видит, но её верная подруга Альжбета Камош замечала всё. По началу Александр терпеливо принимал поведение своей любовницы, но когда она протянула к его губам вилку с кусочком баранины, он косо поглядел на неё и сквозь зубы процедил:

— Дорогая моя, будь добра, сядь прямо, прекрати тыкать мне в лицо вилкой, заглядывать мне в рот, и убери руку с моей ноги. Единственное, что вызовут во мне твои потуги — несварение желудка. Хотя бы при гостях веди себя прилично.

Ишмерай поторопилась скрыть свой смешок за надрывным кашлем, после чего сразу несколько человек предложили ей воды. Александр поглядел на неё, понял, что она, сидевшая напротив, всё услышала, и разозлился сильнее. Вильхельмина, потрясённая столь грубой отповедью, села прямо и, покраснев, негодующе промолчала.

— Альжбета! — слишком громко заявила она, явно опьянев. — Сыграй нам, моя голубка! А мы потанцуем!

Ишмерай мрачно поглядела на вдову, и гости с изумлением посмотрели на хозяйку, а затем на учительницу. Выполнит ли Альжбета Камош её приказ? Франциска Варглаубэ окинула циничным взором Элиаса Садегана, Вильхельмину и презрительно засмеялась.

Затем гости перешли в просторную гостиную, где можно было потанцевать. Ишмерай, изображая само добродушие, послушно села за инструмент и заиграла быструю песенку, услышанную на одном из праздников, где уличные музыканты исполняли народные песни. Кто поглядел на девушку с изумлением, кто, как Франциска, засмеялись, но пьяненькая Вильхельмина всё же заставила Александра танцевать.

Хозяйка дома, которой в голову ударили вино и злость своего любовника, громко смеялась, но даже позабыв себя от безумия, она танцевала весьма грациозно. Разве что порой делала неверные па.

Ишмерай стало жаль её. Или ей стало жаль только саму себя?..

Всегда самодовольная Вильхельмина, похожая на царственного лебедя, выглядела несчастной. Её смех, её радость были напускными. Александр танцевал с ней, не желая этого, он злился на неё и глядел презрительным взглядом, от которого кровь стыла в жилах. Он презирал её в эти минуты. И Вильхельмина слишком хорошо понимала это.

Закончилось всё тем, что у вдовы сильно закружилась голова, и она лишилась чувств. Александр поднял её на руки и уложил на диван.

— Вильхельмина! — выдохнул он, позабыв о том, что на людях её следовало называть «Фрау Райнблумэ».

— Откройте окна, — твёрдым голосом скомандовала Ишмерай, подобравшись к ней сквозь столпившихся гостей. — Не толпитесь! Вы не даете ей вдохнуть!

— Ох, нет! — выдохнула Вильхельмина, тотчас очнувшаяся. — Я просто переборщила с вином. Не думала, что оно такое крепкое. Я посижу, подышу немного и вновь присоединюсь к вам. Танцевать я, к сожалению, сегодня уже не рискну, но с удовольствием поиграю с вами в карты.

Женщины быстро обмахивали её сильно надушенными платками, что причиняло Вильхельмине, не любившей сильные духи, ещё большие мучения.

— Уберите свои платки! — резко произнесла Ишмерай, грозно поглядев на одну из женщин, которая тотчас отскочила от девушки, будто ошпаренная жаром её голоса и пылавших глаз. — Ей и без того плохо! Дер Садеган, отнесите её наверх!

— Альжбета! — слабо проговорила Вильхельмина. — Я останусь, мне сейчас станет лучше.

«Нет, дорогуша, — грозно подумала она. — Тебе нужно ослабить корсет. Не буду же я говорить этого вслух!»

Александр отнёс хозяйку дома в её спальню, безошибочно ориентируясь в коридорах и комнатах её дома, что не осталось незамеченным Ишмерай.

— Выйдите, Дер Садеган, и закройте дверь, — приказала девушка, когда тот положил вдову на постель.

Ей не хотелось глядеть на него, ей не хотелось видеть, как он встревожен и как волнуется за Вильхельмину. Ей хотелось, чтобы он просто скрылся с её глаз.

Александр вышел, и Ишмерай начала раздевать Вильхельмину, чтобы добраться до её корсета.

— Говорила я тебе не затягивать корсет так туго! — рычала Ишмерай, совсем позабыв о своей вежливости, позабыв о том, что она говорит с Миррой Райнблумэ, позабыв о том, что ей следовало обращаться к ней на «Вы». Теперь она говорила с Вильхельминой и была вне себя от ее поведения и от той заботливости, с которой Александр глядел на эту женщину. — Все боишься показаться толстой! И служанки у тебя бестолковые.

Ишмерай расшнуровала корсет, и Вильхельмина смогла дышать свободно. Но вместо вздоха облегчения девушка услышала всхлипы. Госпожа Райнблуме, эта всегда горделивая царица, уверенная в своей красоте, теперь рыдала, и с каждой минутой всё сильнее.

— Что случилось? — в изумлении воскликнула Ишмерай.

Вильхельмина, спрятав лицо в ладонях, горько воскликнула:

— Он не любит меня!

«Нет, только не это! — в злом ужасе подумала Ишмерай, сглотнув набухший в горле ком. — Не смей говорить со мной о нём!»

— Он так груб со мной! Вчера вечером он отказался ко мне явиться!

— Перестань рыдать! — воскликнула Ишмерай, хотя рыдать захотелось самой. — Тебе через четверть часа выходить к гостям! Что скажут они, когда увидят твои покрасневшие глаза?! Какие слухи поползут? А Элиас Садеган? Никогда не плачь из-за него, он почувствует твою слабость, почувствует свое всевластие над твоим сердцем! И тогда ты ничего не сможешь сделать!

— Почему? — беспомощно всхлипнула Вильхельмина. — Неужели он так жесток?

— Потому что он мужчина! Ты сама всё знаешь не хуже меня! — Ишмерай начала поправлять её прическу, стараясь не обращать внимания на тот ком, который никак не желал сглатываться. — Через четверть часа ты и я вновь выйдем к гостям. Ты будешь безоблачно весела и прекрасна, как всегда. Ты будешь вести себя так, чтобы никто из присутствующих, особенно Садеган, не узнал о