Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Довольствие раненые получали от госпиталя – обед в 8 часов утра, ужин в 4 часа дня. На заботе нашего отряда лежала исключительно медицинская часть.

Как только барак был отдан в наше распоряжение, главный врач озаботился устройством операционной и перевозкой всего необходимого. Перевязочный материал заготовлялся сестрами в помещении отряда в Бешикташе и привозился ежедневно по утрам дежурным сестрам.

Когда все было устроено, врачи и сестры приступили к осмотру и перевязке раненых. Среди них было несколько из лежавших у нас в госпитале в Фарсале. Надо было видеть их восторг при виде наших врачей и сестер, они плакали от радости, обнимали их. Слух о приезде нашего отряда быстро распространился по всему госпиталю, и все раненые нашего Фарсальского госпиталя, бывшие в состоянии двигаться, сошлись к нашему бараку, радостно приветствуя врачей и сестер – многие из них просили перевести их к нам. Это было удивительно трогательное зрелище, благодаря которому все раненые, отданные на наше попечение, стали сразу с доверием относиться к нашим врачам и отказа с их стороны на предубеждения врачей относительно операций почти не было.

День был распределен следующим образом: в 7 1/2 часов утра, ежедневно, напившись чаю или кофе, отправлялись в госпиталь: сестры, заведовавшие операционной, и еще четыре сестры по распределению главного врача в сопровождении студента медика. Служитель Никитюк отправлялся вместе с нами в распоряжение сестры, заведовавшей операционной.

До приезда врачей, т. е. до 10 часов утра, на обязанности вышеозначенных сестер была стерилизация привезенного перевязочного материала, приготовление всего необходимого для операций и перевязок и измерение температуры всех раненых. Врачи, сестры, студенты медики и служитель оставались в госпитале до конца операций и перевязок, приблизительно до 4–5 часов дня, когда возвращались домой, за исключением двух дежурных сестер, кои оставались в госпитале до 8-ми часов вечера, когда, измерив температуру у всех раненых и записав ее, возвращались домой к вечернему чаю, подаваемому в десятом часу. Ночью раненые оставались на попечении дежурного турецкого врача. Сестры, остававшиеся дома, готовили перевязочный материал на следующий день и дежурили при старшей сестре, которая 19 июня заболела тяжелой формой брюшного тифа.

В свободное время сестры в сопровождении драгомана или состоявшего в нашем отряде Нерми-бея ездили иногда в город или на прогулку, а по праздничным дням бывали у обедни в церкви русского госпиталя. Условия жизни в Константинополе были совсем иные, чем в Фарсале. Помещены были чины отряда с большим комфортом, стол был очень хороший, разнообразный, лишений никаких. Тем не менее болезни среди членов отряда не прекращались. Почти все сестры и врачи переболели более или менее серьезно, я сам едва бродил, чувствуя себя очень нехорошо, с повышенной температурой, слабость была ужасная. А между тем приходилось все же работать все время, заботиться обо всем и обо всех.

Наш посол Нелидов, увидев меня совсем расклеившимся, настоял, чтобы я приехал к нему в Буюк-дере – его летнюю резиденцию – пожить хотя бы несколько дней и отдохнуть. После долгих уговоров я решил оставить отряд и уехать, так как чувствовал, что иначе я свалюсь. Нелидовы меня встретили как родного, устроили меня со всеми удобствами в чудной комнате с видом на Босфор. Приехал я прямо к завтраку, затем пошел в парк, сделал визит нашему консулу и застал его дочь с двумя леопардами в саду. Леопарды были совсем ручные, им было по 10 месяцев, они были такие ласковые, ласкались и лизали руки. Так странно было видеть их в саду, разгуливавших на свободе, прыгавших без малейшего шума с дерева на дерево. Жуть даже брала какая-то.

После дневного чая О. Н. Нелидова, жена посла, повезла меня в шарабане в платановый лес. Что это была за красота!

В 7 часов обедали, к обеду приходилось ежедневно надевать фрак с белым жилетом и белым галстуком – для меня это было пыткой первое время, потом я уже привык. И так странно было – мы ведь обедали втроем: чета Нелидовых и я. О. Н. Нелидова приходила к обеду в вырезном платье с пайетками и веером. Я прожил у Нелидовых неделю и очень отдохнул, лежа большую часть дня в саду в тени. Я немного окреп, но температура все держалась. Я избавился от нее только в Одессе, а в Константинополе чувствовал себя все время неважно, что мне ужасно мешало работать и угнетало.

18-го июня было освящение креста церкви-памятника на могиле павших русских воинов в Сан-Стефано.

Отряд наш получил приглашение на это торжество, к сожалению, кроме меня, только четыре сестры и два врача могли им воспользоваться. Освящение церкви было очень торжественно в присутствии всех чинов нашего посольства во главе с послом А. И. Нелидовым, сербского посланника[439] и всей русской колонии.

Совсем особенное благоговейное чувство наполняло сердца всех присутствовавших на этом торжественном православном богослужении среди окружавшего нас мусульманского мира.

После торжества строителем церкви полковником Пешковым всем гостям был предложен завтрак à la fourchette, только в 7 часов вечера я вернулся к себе.

На другой день я ездил с послом А. И. Нелидовым на остров Халки к патриарху Никодиму, который меня очень тронул своим отношением к великому князю Сергею Александровичу, о котором он отзывался с трогательной любовью и расспрашивала о нем.

Вернувшись на следующий день, я сделал визит Осману Гази-паше – герою Плевны. Милый старик меня трогательно встретил. Я не без волнения входил к нему. Держал он себя просто, говорил, что с последней войны он научился уважать и любить русских, что всегда хранит в своей душе лучшие чувства к ним, говорил, что помнит очень хорошо великого князя Сергея Александровича, просил передать ему его всепреданнейшие чувства, рассказывал мне о последней войне, о том, с кем он из русских встречался, и не отпускал меня – я просидел у него около часу. Разговор шел при посредстве состоявшего при отряде Нерми-бея.

В начале июля месяца, видя, что с каждым днем, несмотря на применяемые меры для сохранения здоровья членов отряда, болезни среди них не уменьшались и сестры все более и более переутомлялись, я, переговорив с главным врачом и узнав от него, что раненые, находившиеся на попечении наших врачей, все вне опасности и находятся на пути к выздоровлению, пришел к убеждению, что наша миссия окончена и пора вернуться в Россию.

Переговорив об этом с послом, который вполне согласился с моим мнением, я, с согласия главного врача, назначил 6-е июля для передачи раненых в руки турецких врачей.

Вместе с этим я просил первого секретаря султана довести до сведения его величества, что мы, к сожалению, должны 10 июля выехать обратно в Россию, т. к. здоровье членов отряда сильно пошатнулось, и мы должны прервать работу в госпитале 6 июля. В ответ на это, когда отряд 4-го июля присутствовал на селямлике, чтобы этим выразить султану благодарность за гостеприимство и как бы откланяться перед отъездом, первый камергер Эмин-бей передал мне приглашение его величества султана пожаловать на обед со всеми членами отряда на другой день в 6 часов в Ильдиз-Киоск.[440] К счастью, в этот день, почти все члены отряда были на ногах и могли воспользоваться приглашением, за исключением больной тифом старшей сестры, оправившегося от тифа доктора Алексинского, эвакуированного несколько дней перед тем в Россию и еще одной сестры, заболевшей в этот день.