Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

При проезде через Велестино, где стояли 2-я дивизия турецкой пехоты и албанский батальон, наш поезд был приветствован войсками, которые были выстроены по бокам полотна железной дороги, держа ружья «на караул». По приезде в Воло раненые были сданы на пароход оттоманского банка «Рим» для доставления в Константинополь.

Прощание с ранеными, так же как и при эвакуации 28-го мая, с врачами и сестрами было поистине трогательно. Они не знали, чем выразить свою благодарность, они обнимали их и целовали им руки со слезами на глазах.

На станции Воло наш отряд был встречен нашим милейшим вице-консулом Кондо, который пригласил нас к обеду. В полное его распоряжение, в благодарность за все, его любезность, я оставил ему все 40 кроватей с матрацами для устраиваемой им больницы в Воло, а также и оставшиеся продукты: 1 1/2 мешка муки, 1 мешок рису и 5 фунтов кофе для раздачи бедным. В тот же день вечером отряд перешел на «Донец». Отряд был очень счастлив, очутившись на гостеприимном «Донце», почувствовав себя как бы в России. Встреча с командиром и офицерами была самая сердечная. Я очень боялся, что командир побоится взять к себе на борт нашего бедного врача Алексинского, заболевшего брюшным тифом, не хотелось его оставлять. К всеобщей радости, судовой врач согласился. На «Донце» мы получили нашу почту, привезенную из Константинополя. Такая была радость получить письма от близких и родных. В самую последнюю минуту, перед отходом из Воло, мне принесли депешу от великой княгини из Парижа, которая встретилась там с моим другом Н. В. Евреиновой и извещала меня об этом. Это известие меня страшно порадовало.

В 12 часов ночи «Донец» снялся с якоря и направился к выходу из Архипелага. Погода была чудная, без малейшего ветра, и мы отлично совершили весь переход до Константинополя. Проходя мимо Сан-Стефано, «Донец» встал на якорь, а капитан предложил нам съехать на берег осмотреть строящуюся церковь-памятник на месте, где стояли наши аванпосты во время русско-турецкой войны 1877 г.

Весь отряд, за исключением больного Алексинского, высадился на берег с офицером «Донца» и в колясках доехал до строящейся церкви, где мы были встречены ее строителем, нашим военным агентом полковником Пешковым, которому я телеграфировал из Дарданелл, прося разрешения осмотреть Сан-Стефанский монастырь[433] и строящуюся церковь. Она еще далеко не была готова, но судя по тому, что было уже сделано, видно было, что она будет очень эффектна и красива. Вокруг церкви растянуты были постройки, где жили мастера и рабочие, это были все русские из Ярославской губернии, так странно было их видеть среди турок. Пешков нам все подробно объяснял, был очень любезен, повел нас и в склеп, где в ящиках были уложены кости, собранные со всех русских могил и кладбищ. По стенам были плиты с надписями. При входе налево – «Братская могила скончавшихся чинов 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий» и «Нет больше той любви, кто душу свою положит за други своя». Над склепом была сама церковь, но она еще не была окончена, за исключением купола, на котором уже сиял крест. Я поднялся на самый верх до креста – 48 метров.

Крест этот был весь из стекла, из граненых квадратов, в золотой раме работы Мальцевских заводов. Он был виден издалека, сияя на солнце с удивительной яркостью. Осмотрев все и поблагодарив Пешкова, мы вернулись на «Донец» и через час встали уже на якорь в Золотом Роге. Босфор на этот раз представился нам во всей свой красоте благодаря дивной погоде.

Врачи и особенно сестры имели очень изнуренный вид. Жизнь в Фарсале не могла не отразиться вредно на здоровье членов отряда. Низкое сырое место, плохая вода, недостаток в питании при большой усиленной работе – все это не могло быть полезно, а постоянно напряженное состояние сестер и врачей, слишком однообразная жизнь, невозможность даже в свободное время делать прогулки без сопровождения конвоя из турок не могли не повлиять и на нервы.

Не успели мы встать на якорь, как на каяке уже подъехал 1-й драгоман нашего посольства Максимов и от имени посла приветствовал нас с приездом, а за ним прибыли еще и из нашего консульства Степанов и Батюшков. Начались расспросы, переговоры, и вот здесь мы впервые услыхали, что нас хотят задержать еще, что очень желательно, чтобы мы остались в Константинополе, что султан велел приготовить для нас помещение и т. д. Поэтому до выяснения дальнейших наших планов я решил остаться на «Донце».

Сестры и двое докторов с Орловым (один из младших драгоманов) поехали прокатиться на «Сладкие воды»,[434] доктор Пышнов повез больного Алексинского в русский госпиталь к Щепотьеву, а я с Максимовым и командиром «Донца» съехали на берег, чтобы проехать к послу Нелидову в Буют-Кере. Заехали мы сначала на квартиру к Максимову и от него узнали о положении вещей. Оказалось, что с отрядом Красного Креста вышла целая путаница. Посол турецкий телеграфировал из Петербурга, что у него был Рерберг, товарищ председателя Красного Креста, и заявил ему официально, что Главное управление по приказанию императрицы Марии Федоровны посылает 500 кроватей в Константинополь. Когда это было доложено султану (а это было в начале мая), он телеграфировал императрице или государю императору – кому именно, Максимов не знал – чтобы благодарить за эти 500 кроватей. Затем об этих кроватях не было ни слуху ни духу, а султан все спрашивал, когда прибудут кровати.

Посол Нелидов сообщил, что т. к. он депеши не получал, то вероятно, это тот же отряд, который уже находился в Фарсале, а в депеше, вероятно, ошибка – не 500, а 50 кроватей. Чтобы как-нибудь все это загладить, Нелидов и находил весьма желательным, чтобы наш отряд остался в Константинополе и проделал свою работу в госпитале, главное, по словам Максимова, если бы мы не приняли приглашения султана, то это было бы для него большой обидой. Султан очень боялся, как бы мы не проехали мимо, и я был все последние дни очень этим взволнован. Я рассказал Максимову все подробности нашего житья в Фарсале – все отрадные и неотрадные стороны, не скрыл всех безобразий, творимых турками в Фессалии. Пообедали мы втроем в café «Splendide» и так заговорились, что когда встали из-за стола, то было уже совсем темно.

Несмотря на поздний час, я все же поехал с командиром «Донца» в Буюк-Дере на дачу русского посольства, куда мы прибыли в десятом часу вечера. Нелидов встретил нас очень любезно, жена его также. Он сейчас же увел меня в кабинет, где я ему рассказал все, что было в Фессалии и хорошее, и дурное. Он просил меня составить записку о положении Фессалии в отношении турок к местным жителям, а также и о состоянии имений русских подданных Маврокордато и Кондо, разоренных турками. Затем прибавил, что весьма желательно, чтобы отряд наш остался в Константинополе и что он уже телеграфировал графу Муравьеву[435] об этом. Меня же он просил телеграфировать ее высочеству и в Главное управление. Просидев у Нелидова до 11 часов вечера, мы еще зашли к драгоману Яковлеву, который жил во флигеле, и затем двинулись домой. Вернулись на «Донец» поздно ночью.