Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Как красивы были эти каяки и так типичны были матросы – турки в своих белых вышитых костюмах и широчайших шароварах, вздувавшихся на ветру. Из дворцов мне особенно понравился Бейлербей, а в Долмабахче я поражен был красотой и громадностью тронной залы.

К обеду мы вернулись в гостиницу, после чего отряд переехал в свое помещение в Бешикташ. Здесь нас встретил дворцовый интендант Мазхарь-бей, его секретарь и назначенный по повелению султана состоять в отряде Нерми-бей, профессор русского языка в военной школе и переводчик при султане.

Дом, отведенный для персонала отряда, был трехэтажный. Внизу помещалась кухня, кладовые, помещения для турецкой прислуги и т. д.

Во втором этаже находилась общая столовая и жилые комнаты мужского персонала отряда, а в третьем – комната для хранения перевязочного материала, аптеки и жилые комнаты для сестер отряда. Убранство комнат было европейское и устроено было с большим комфортом. Мы были на всем готовом: стол, освещение, стирка белья, почтовая бумага для писем и т. д., так что мои заботы в хозяйственном отношении значительно сократились.

Кормили нас прекрасно, изысканно, по-европейски, к закуске подавали смирновскую водку, вина были самые лучшие французские. В наше распоряжение были предоставлены четыре парные коляски, которыми врачи и сестры могли пользоваться не только для поездок в госпиталь и обратно, но и для своих частных поездок в свободное время. В моем распоряжении был также экипаж от двора.

Гостеприимство султана распространилось и далее.

Телеграфу в Ильдизе предписано было принимать все телеграммы, посылаемые чинами отряда своим родным и знакомым, бесплатно.

На другой день переезда нашего в Бешикташ была пятница, и отряд в полном составе поехал на селямлик:[438] нам отвели отдельное помещение, и мы отлично видели всю церемонию. Мне казалось, что я сижу в опере и смотрю на сцену. Сначала все проходили войска с музыкой и становились шпалерами по всему пути от дворца до мечети. Очень красивы и оригинальны были зуавы, особенно тогда, когда они шли, вернее, плыли на полусогнутых ногах. Когда собрались войска и стали на свои места, показалась группа пашей и полковников, которые заняли места между решеткой улицы и мечетью.

Но вот раздались звуки трубы, султанский марш, возгласы войск, и показалась коляска с поднятым верхом, окруженная свитой и тремя рядами жандармов. В ней и сидел султан, а впереди на скамеечке Осман-паша (герой Плевны в войне 1877–78 гг.). Лошади и упряжь были дивны, кучера и конюхи – в чудных типичных костюмах. За коляской вели шесть верховых лошадей султана, одну лучше другой, и все они были в удивительных чепраках. Жены султана также проехали мимо нас в закрытых ландо. Проезжая мимо сестер, одна из них выглянула из окна, приподняв вуаль. Возле ландо шел старый евнух, носивший титул «хранитель врат блаженства», – так мне объяснил состоявший при нашем отряде Нерми-бей.

Султан вошел в мечеть, крики смолкли, а жены остались сидеть в ландо во дворе. У ландо отпрягли почему-то лошадей, а у дверей стали евнухи. «Вот несчастные жены, – подумал я. – Как мне их жаль». Все присутствовавшие на селямлике с каким-то волнением смотрели по направлению к мечети, ожидая выхода оттуда первого камергера султана Эмин-бея, которому султан всегда поручал передавать приветствие тому или иному лицу, присутствовавшему на селямлике. Минут десять все ждали, кого на сей раз удостоит султан своим вниманием. Дверь мечети отворилась, и красавец Эмин-бей в блестящем мундире вышел на площадь. Все взоры устремились на него. Он неторопливой походкой подошел к какой-то даме, затем к сербскому военному агенту, а затем ко мне. Эмин-бей передал мне привет султана всему отряду и высокое удовольствие его величества, что мы осталась в Константинополе. Он благодарил нас от имени султана за труды, понесенные в Фарсале по уходу за ранеными, за проявленную нами любовь к ним и в заключение сказал, что отряд доставил султану большую радость присутствием на селямлике. Я со своей стороны просил передать его величеству мою всепреданнейшую благодарность за оказанное внимание, и что я буду счастлив передать чинам отряда милостивые слова его повелителя, и что возможность продолжать уход на ранеными и в Ильдизском госпитале доставляет все нам большое удовольствие. Затем я ему представил старшую сестру, и он рассыпался в любезностях перед сестрами, которых он привел в восторг.

На обратном пути из мечети султан ехал уже один в другой коляске, без козел, и сам правил, но лицо его не было видно из-за поднятого верха. Как только окончилась церемония, ко мне подошел флигель-адъютант султана и сказал, что его величество приглашает отряд осмотреть парк Ильдиза и конюшни.

Парк был интересен благодаря чудным растениям, среди них была масса тропических, но содержание парка, чистота оставляли желать лучшего. Конюшни также сами по себе были неважны, чистота относительная, зато лошади – это было что-то изумительное по красоте – одна лучше другой. Нас сопровождал обер-шталмейстер, я смотрел на все это с неохотой, т. к. едва стоял на ногах от усталости и слабости и повышенной температуры (у меня начинался тиф). Я боялся, что мне сделается дурно. А между тем надо было брать на себя, разговаривать, стараться быть как можно любезнее.

В этот же день, после переговоров старшего врача с начальником Ильдизского военного госпиталя Рашид-пашой, в распоряжение нашего отряда для лечения раненых был предоставлен барак на 100 кроватей.

Он находился в Ильдизе в 15–20 минутах езды от нашего помещения в Бешикташе. Это был деревянный отлично построенный барак, высокий, просторный, прекрасно вентилируемый. Все 100 раненых помещались в одной комнате, разделенной пополам небольшой перегородкой.

Обстановка предоставленного в наше распоряжение барака была очень хорошей, кровати были железными, очень высокого качества, матрацы, подушки, постельное белье не оставляли желать лучшего; каждый раненый имел свой топчан у кровати, около барака был разбит небольшой садик. Одним словом, все устройство барака и приспособления для лечения раненых в Ильдизе было прекрасное и совершенно не соответствовало виденному нами в действующей армии.

Довольствие раненые получали от госпиталя – обед в 8 часов утра, ужин в 4 часа дня. На заботе нашего отряда лежала исключительно медицинская часть.

Как только барак был отдан в наше распоряжение, главный врач озаботился устройством операционной и перевозкой всего необходимого. Перевязочный материал заготовлялся сестрами в помещении отряда в Бешикташе и привозился ежедневно по утрам дежурным сестрам.