Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Патронов греки оставили 30 000 ящиков. Вообще все, что оставили греки туркам, превосходило всякие ожидания. В Лариссе у наследного принца в доме найдены были все планы. Я видел эти громадные ящики с картами у Сейфула-паши. Карты очень крупного масштаба, сделаны были австрийским Генеральным штабом. На всех картах не только все точно было обозначено, но нанесены были даже все тропинки и проходы, и так все наглядно, что сразу видно, где может пройти артиллерия, где пехота, где кавалерия. Таких карт греки разбросали такую массу, что почти каждый турецкий офицер имел такую карту. Кроме того, в Фарсале греки оставили планы рельефные, где были видны все тропинки. Масса палаток совершенно новых, обозных нарядов и везде громадные аптеки, масса перевязочного материала. По всему видно было, насколько греки были лучше снаряжены турок, у которых этого ничего не было. Все их госпитали устраивались с греческим материалом, который они находили везде.

Но я уклонился в сторону – пройдя через турецкий лагерь, я был поражен ужасным видом турецкого войска – это был какой-то сброд оборванных нищих, а лошади, особенно артиллерия, – скелеты, обтянутые кожей, – ужасный вид, я никогда не видел таких худых лошадей, даже в Саратовской губерни во время голодовки. Все это благодаря исключительно беспечности турок. Выехав из лагеря, мы остановились и могли наконец закусить. Вынули консервы, взятые с собой, коньячок неизменный, которым только мы и держались все время, чтобы не захворать, заварили чай и плотно позавтракали, даже какао выпили. Затем двинулись дальше. Дорога шла сначала горным проходом, потом выехали на необъятную долину, окаймленную озером. В конце дороги по склону горы виднелись палатки дивизии Нешед-паши, куда мы и направили свои стопы. К 5 часам дня подъехали мы к этому лагерю. Ординарец ускакал вперед, все там засуетились, и, когда мы подъехали, все, начиная с Нешеда-паши, вышли нам навстречу. Пошли взаимные приветствия, любезности и т. д. Нешед-паша и его начальник штаба были дагестанцами с Кавказа. Сейчас же нас усадили, пошли расспросы. Нешед-паша оказался большим весельчаком и пьяницей. Принесли коньяк и кофе. Начались разные тосты, турки были любезны и милы до крайности. Нешед-паша сказал, что не отпустит нас, что мы у него должны переночевать, а на другой день, в 6 часов утра, он сам повезет нас на аванпосты.

В это время пошел дождь, и шел все время нашего обеда. Перед обедом Нешед объявил, что он делает его в честь великой княгини, приславшей отряд, и все тосты будут за здоровье ее высочества. На это я сказал, что весь отряд и я страшно тронуты и что мы счастливы очутиться в лагере у него и отпраздновать, таким образом, сегодняшний день, который нам особенно дорог как день рождения ее величества. Услыхав это, Нешед позвал начальника штаба, что-то ему сказал, и мы пошли обедать. Как только мы сели, раздались звуки музыки, и мы обедали под ее фальшивыми, но тем не менее торжественными звуками. Один тост следовал за другим, обед был бесконечный. Наконец встали – было уже темно. Как только мы вышли из палатки, глазам представилась фееричная картина – тысячи огней мелькали по всему склону горы, усеянной палатками, везде раздавались песни, а невдалеке пылал громаднейший костер, из которого выскакивали огненные языки далеко кверху – оказалось, для эффекта все время подливали керосин. Кругом костра собраны были два батальона. Нешед-паша объявил мне, что в честь рождения императрицы, и крики, которые мы слышали, – это во имя русского царя и царицы и ее величества. Отправились мы к большому костру. Как только мы подошли туда, раздались восторженные крики и начались танцы с кинжалами, саблями и т. д. Танцы весьма однообразные. Посидели тут, дали нам опять кофе и потом вернулись к палаткам, а скоро улеглись. Доктора, с которым я был, были в неописанном восторге от всего виденного и долго не могли уснуть. Спали мы в греческой палатке втроем на чудных кроватях, тоже греческих. В 5 часов утра мы встали, угостили нас чаем и закуской, и мы двинулись с Нешедом-пашой к крепости.

По дороге заехали к Хамди-паше, который присоединился к нам, и вот длинной вереницей мы поехали дальше, сопровождаемые эскадроном драгун. Я никогда не забуду этой чудной дороги. Сначала ехали мы по Фуркскому ущелью – какая растительность! Прохладно, ветра никакого, одно дерево лучше другого, и пение соловьев. Точно сказочное царство. Когда же мы выехали в гору, то сразу перед нами открылась другая дивная картина: впереди нас – необъятная равнина, в конце которой – громадные горы, и прямо перед нами Парнас, покрытый снегом.

Налево Ламийский залив, на котором виднелись черные точки – греческие броненосцы, по берегу тянулись старые Фермопилы. Скоро мы доехали до самых аванпостов, и тут еще яснее увидели мы всю эту чудную долину. Но ней разбросана была масса деревень, дома – белые точки, дороги – какие-то узкие полоски. А в городе Ламия и впереди него – греческие аванпосты. Два флага на турецких и греческих аванпостах свидетельствовали о перемирии. Прямо против Ламии – Фермопильский новый горный проход. Налюбовавшись и выслушав рассказ начальника Генерального штаба о сражении, бывшем здесь, мы поехали обратно и обедали опять у Нешеда-паши. После обеда нам показывали в лагере разные игры и танцы с огнем. Они все были очень однообразны и скучны своей продолжительностью и свидетельствовали об ограниченности развития. Между прочим, одни танцы заключались в подпрыгивании и выкрикивании разными тонами «Абдула Гамид алмансур», т. е. победитель. И это длилось 1/2 часа.

От Нешеда мы отправились к Сейфуле-паше, который нас ждал и взял с нас слово, что мы переночуем у него, обещая отпустить нас рано утром, чтобы поспеть к 10 часам в Фарсал. У Сейфула-паши лагерь был вблизи лагеря Нешед-паши, всего 1/4 часа езды. Местоположение такое же красивое. Как только мы прибыли, нас начали угощать играми. Весь лагерь собрался на громадном лугу и уселся амфитеатром, что вышло очень красиво. Игры здесь были разнообразнее, чем у Нешеда. Выходили борцы и боролись (слава Богу, никто при нас себе шею не сломал), затем были общие танцы вроде нашей кадрили и игры в кошки и мышки. Когда солнце зашло, подали обед с шампанским. Опять тосты, все турки были очень милы и любезны. Бригадный командир, сидевший рядом со мной, рассказал мне одну возмутительную свою проделку и был, по-видимому, поражен, что я очень неодобрительно отнесся к его рассказу. Дело в том, что под Домокосом он взял в плен грека-эвзона[430] и велел его застрелить. И за что? Греки оставляли всегда на высотах эвзонов, чтобы те выстрелами давали им знать о приближении турок, чтобы дать возможность грекам успеть убежать. На одного такого эвзона напало 5 турок – разъезд и предложили ему сдаться. Он сказал, что живым не сдастся и стал стрелять. Ранил одного турка. Его все же поймали, привели к этому бригадному командиру, который и велел его застрелить за то, что он стрелял в турок и не сразу сдался. Сам он, рассказывая мне это, сказал, что он удивлялся храбрости и спокойствию этого эвзона. Когда его подвели к дереву, он глазом не моргнул, перекрестился и закрыл глаза, не дрогнув ни одним мускулом.