Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Все раненые, лежавшие у нас, были очень симпатичные, добродушные, наивные. Один уже на третий день знал имена и отчества докторов по-русски. Вообще многие быстро выучивали русские слова, а сестры и доктора – турецкие, так что приходилось все реже обращаться к переводчику. Некоторые были очень славные и общительные, называли меня «Владимир Федорович», «русский капитан», другие «тятькой», а старшую сестру «маткой». Большая часть турок были наивны, как дети, и наши сестры нянчились с ними, как с детьми.

18-го числа я был обрадован, получив первые письма с родины от 30 апреля, в тот же день я получил и депешу от великого князя. Почти три недели я был без вестей, тосковал очень, и вдруг такая радость – я сразу получил письма от всех близких и родных.

В это время мои отношения со всеми членами отряда наладились. Я уже не чувствовал неприязненного и даже сдержанного отношения ко мне, меня стали признавать и за всеми мелочами стали обращаться ко мне. Только главный врач Ланг еще сторонился меня и старался за моей спиной критиковать мои действия, но находил все меньше и меньше поддержки, даже старшая сестра, боготворившая его, перешла, если можно так выразиться, на мою сторону, про остальных сестер и говорить нечего – это была сплошная забота. И Ланг, не чувствуя поддержки, должен был также примириться и после нескольких небольших инцидентов, когда мне удалось с ним поговорить откровенно, он окончательно сдался, и наши отношения наладились.

Мы питались все время больше консервами, но иногда и кутили, когда удавалось привезти провизию и зелень из Воло. В Фарсале до нас все было сожжено и разорено, так что ничего достать было нельзя. Даже куска хлеба нельзя было купить ни за какие деньги. Хлеб и баранов нам доставляло военное ведомство, и как я ни просил их брать с нас деньги – они не соглашались, но за это мы поили чаем весь турецкий госпиталь, так что ежедневно сверх нашего состава 59 человек еще приходилось поить чаем человек 100–150. Вся наша провизия состояла из консервов, которые я купил в Константинополе, и эти английские консервы оказались удивительно хороши и замечательной свежести. Одно время мы сидели без баранов – тогда с одними консервами было очень трудно, а 13-го числа я привез из Воло много зелени и несколько десятков живых цыплят, так что могли улучшить питание больных. Больные все умоляли достать им апельсины и лимоны. Апельсины доставать было очень трудно, но мне удалось в Воло через нашего консула достать несколько десятков из его сада. Когда я принес самому слабому больному апельсин, он его нюхал весь день и все улыбался, показывая всем, говоря, что «русский капитан» дал. Относительно Красного креста я поступил таким образом: когда приехали, французы нас предупредили, что албанцы будут стрелять в Красный крест, и поэтому нам всем лучше надеть Луну, что тогда мы приобретем доверие.

Конечно, луну мы не надели, но и красный крест первые дни не носили. Только одни сестры были с крестами. На третий день я надел повязку красного креста, а затем и доктора, а когда госпиталь был окончательно устроен, все кровати заняты, я водрузил флаг красного креста и рядом русский национальный и на воротах повесил фонарь с красным крестом. Все обошлось благополучно, т. к. мы уже заслужили в то время полное доверие турок, они стали отдавать нам на хранение свои деньги. Масса иностранцев посещала наш госпиталь, все военные агенты перебывали у нас. Банковский-паша был в восторге и телеграфировал султану, что русские устроили образцовый госпиталь и благодаря им можно надеяться спасти много раненых. С нами все были очень предупредительны и любезны, гораздо любезнее Вольского каймакана. Все желания наши исполнялись моментально. Люди наши жили очень хорошо, но мой Никитюк оскандалился раз при операции. Его, как очень сильного, позвали держать ногу при ампутации, а он грохнулся, когда начали отнимать ногу. С ним сделалось дурно – нервы его не выдержали. Помимо наших служителей я нанял в Фарсале, т. е. мне дали из полка, 4-х турок для дежурства в палатках. Не могу сказать, что это был хороший народ, с ними была большая возня. Один украл у больного 5 пиастров, а двое исчезли куда-то, так что их приходилось постоянно менять. Я гнал их за малейший проступок, а то с ними сладу не было. Я заметил, что дисциплина в турецкой армии отсутствовала. Солдаты сидели при офицере, курили, а волонтеры не обращали внимания на пашу.

Недалеко от Фарсала находилось имение нашего консула в Воло, называемое Вриссиа. Имение было чудное, прекрасные постройки, масса скота, одних коров было более 200, чудная церковь, фруктовый сад и т. п. От этого имения остались голые стены дома и все было сожжено кругом и ограблено, несмотря на русский флаг. Управляющий едва спасся, его хотели убить, обокрав его всего. Кондо, владелец имения, просил меня поехать во Вриссию с его управляющим и осмотреть, в каком оно виде, чтобы потом удостоверить все это нашему послу Нелидову для возмещения убытков.

Я обещал и отправился верхом вместе с управляющим и турецким ординарцем-драгуном. Вриссиа находилась верстах в 10 от Фарсала. Дорога замечательно красиво вилась между горами, которые мне напоминали Крымские горы. По выезде из ущелья я увидел громадную равнину, в дали которой виднелись снеговые горы, а с одной стороны на высоком хребте гор – деревня Домокос. Посредине равнины дер. Вриссиа. Я был в военной форме. Я всегда ее надевал, когда ехал за город или в горы, т. к. Банковский-паша меня предупредил, что здесь очень опасно, и албанцы могут всегда ограбить и убить, если я буду в статском. Военная форма все же гарантировала. Подъехав ко Вриссии, я увидел жалкие остатки от чудного, по-видимому, имения. Обрывок русского флага висел на крыше дома. Близ большого двора я увидал 10 свиней, и турок стрелял в них их винтовки. Увидев меня, сопровождаемого драгуном, турок перестал стрелять и ушел. Я ему погрозил и, слезши с лошади, направился с управляющим осматривать дом и все постройки.

Возле амбара мы увидели несколько турок, которые накладывали на ослов мешки с ячменем. Управляющий напустился на них на турецком языке и они, посмотрев на меня, стали отвязывать кули и вносить обратно в амбар. Вероятно, через час они опять их взяли. Обойдя все, я убедился, до чего все разрушено. В доме не оставалось ничего, кругом одни сожженные постройки. В церкви престол был вынут, образа поломаны, церковные книги изорваны – прямо было больно смотреть. Меня до того возмутило такое кощунство и разорение, что я вышел из церкви не помня себя и, заметив, как турки ловили в саду цыплят, отправился к ним. Каждый из них держал по нескольку штук. Я начал им знаками показывать, чтобы они убирались отсюда и выпустили их. Они очень нехотя и после долгого колебания исполнили это. Тогда только я вышел из сада и пошел к лошадям, посматривая все же назад, не собираются ли они стрелять в меня. Но они были так ошеломлены, что сели на своих лошадей и ускакали.