Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

Весь день 4-го прошел в закупках провизии, т. к. в 7 час вечера должны были нагрузить подводы. Я хотел весь груз отправить с вечера, а самим ехать утром. В 6 часов я отправился со всем отрядом на «Донец» на прощальный обед и перед этим спросил каймакана, будут ли подводы. Получив ответ, что да, я, успокоенный, поехал на обед вместе с русским консулом, который был удивительно мил и обязателен. Любезнее нельзя было бы быть. Обед на «Донце» был очень трогательный, масса тостов, пожеланий, сестры получили по чудному букету от офицеров «Донца». К сожалению, у меня на душе не было спокойно, я не был уверен, что каймакан исполнит обещание, и поэтому я не мог отдаться общему настроению.

Было уже 8 часов вечера – я думал, что меня ждут на берегу, кроме того, навертывавшиеся тучи предвещали дождь, а брезентов, кроме 5 взятых с собой, не было. В половине девятого, и то еще до окончания обеда, я уехал с «Донца» с консулом и драгоманом, напутствуемый всеми офицерами. Мои опасения оправдались – вместо 30-ти пароконных – на берегу оказалось только 6 двуколок и никакого конвоя.

Меня предупредили, что турки всегда все обеды ничего не делают, но я все же не ожидал этого, и потому ужасно взбесился и, зная, что нам необходимо скорее прибыть в Фарсал в день начавшегося уже сражения под Домокосом, решил – если на другой день я не выберусь из Воло, телеграфировать Нелидову о всех препятствиях, прося разрешения идти на «Донце» в Грецию, в Пирей. Послали мы за каймаканом – конечно, его не нашли. Тогда я отправился его искать вместе с консулом. Дома его не было, зашли к жандармскому офицеру – он отказался его найти. Тогда я велел переводчику передать, что если через полчаса каймакана у меня не будет, то я телеграфирую русскому послу для доклада султану, что нам делают вместо содействия препятствия. После этих слов каймакан отыскался, через 5 минут он явился с извинениями. Я тогда через переводчика ему сказал, что я приехал в Турцию не для своего удовольствия, а приехал, чтобы подавать помощь раненым туркам, и требую, чтобы все обещания исполнялись. Если нельзя достать подвод, то требую, чтобы мне сказали, что подвод нет, а если дают слово, что они будут, то я требую, чтобы они были, и спрашиваю в последний раз, будут ли подводы и когда. Если же он меня обманет, то я доложу Эдхему-паше и об инциденте, бывшем накануне (сестры ездили кататься, и часовой турок прицелился в них, несмотря на то что они были с русским консулом, а проходивший случайно офицер спас сестер). Тогда каймакан сказал, что если в 5 часов утра подвод не будет, то я могу его повесить. Я сказал, что вешать его не буду, а буду телеграфировать Эдхему-паше, а сам уйду с отрядом в Пирей.

После этих всех неприятных переговоров я вернулся в гостиницу, где были все офицеры с «Донца» – пили чай у сестер и разошлись около часу. В половине пятого я отправился с драгоманом к консулу, разбудил его, и мы пошли смотреть, есть ли подводы. Оказалось, нет. Тогда я пошел прямо на телеграф, где просил соединить меня с Фарсалом и пригласить Банковского-пашу к аппарату на телеграфную станцию.

Он очень быстро пришел, я по телеграфу передал, в чем дело и что мы прибыть не можем. Он ответил, что постарается все уладить и даст ответ. Тогда я написал депешу Эдхему-паше, дал ее перевести на турецкий язык. Телеграфист отказался передать, говоря, что раз Банковский-паша знает, то этого достаточно. Я был вне себя, сказав, что если он сейчас же не передаст депешу, то я на него составлю протокол. Только тогда он принял депешу, но все же послал предупредить каймакана. Через 20 минут подводы явились, и сам каймакан помогал устанавливать вещи. К 9 часам все было уложено, и я послал разбудить всех членов отряда. Но все выступили только в 12 часов дня, т. к. не могли найти офицера, а я сказал, что начальником транспорта я требую непременно офицера, боясь, как бы албанцы, составлявшие половину конвоя, не ограбили бы наш караван сами. Служителя моего Никитюка я послал за вещами, поручив его безопасность офицеру – турку.

Отправив вещи, мы пообедали и двинулись сами в 5-ти ландо, захватив с собой 2-х поваров и 2-х прачек – греков, которых я нанял по рекомендации консула. До Фарсала мы добрались благополучно, но только к 12 часам ночи – по дороге мы встретили 20 арб и 2 ландо, любезно посланных за нами Банковским-пашой и французскими докторами. Дом наш был весь очищен – мы разложились на ночь на матрацах, присланных нам от французов, т. к. наших вещей еще не было, а кроме голых стен нам ничего не отвели. Это был дом, в котором жил наследный принц греческий. Банковский-паша любезен был с нами страшно, помогал во всем; он работал день и ночь, и казалось, что если бы не он, то никто из турок для раненых пальца о палец бы не ударил. Это была удивительно симпатичная личность. Положительно он один старался обставить раненых возможно лучше. А ему было нелегко, т. к. организации у турок никакой не было, а кроме того, даже он сам встречал всюду противодействие и ему приходилось всегда обращаться к Эдхему-паше за помощью. Помощь турки имели от французских докторов, которые приглашены были оттоманским банком, они и устроили в Лариссе госпиталь на 200 человек, а кроме того, сам Ларди, главный французский врач, ездил на поле сражения перевязывать раненых.

Если бы не он, турецкие раненые оставались бы на поле сражения не перевязанными по несколько дней и, наверное, половина их не осталась в живых, т. к. ранения большей частью были очень тяжелые, все больше с раздроблением костей. Банковский-паша прямо говорил, что если бы не наши отряд и французы, то помощи раненым не было бы почти никакой, т. к. турецкие госпитали только при нас начали устраиваться в Фарсале, и то трудных больных всегда переводили к нам, не доверяя себе. У греков помощь раненым организована была гораздо лучше – там у каждого солдата была коробочка с перевязочными материалами, так что перевязки на поле сражения шли быстро, и очень редко, если какой-нибудь раненый грек попадался в плен. Убитых большей частью греки тоже уносили с собой.

И так мы прибыли в Фарсал – Банковский-паша с французами приветствовали нас ужином – консервы, солонина и какао. Скоро все улеглись, чтобы встать пораньше, т. к. с утра раненые должны были начать прибывать из-под Домокоса. Я не ложился и все ждал вещи, волновался, ходил на дорогу, вглядывался – не идут ли они, но, к нашему горю, они пришли только в 12 часов дня, в самый разгар привоза раненых, которых начали подвозить с 7 часов утра.

Это было 6 мая. Сначала прибывали все одиночные люди на лошадях, потом уже целые массы привозили на арбах. Я никогда не забуду этой пугающей картины. В какой-то момент самая большая комната в доме наполнилась ранеными. Когда в доме не осталось ни одного местечка, стали класть в саду, а затем и прямо на улице, где они провели весь день, всю ночь и еще следующие сутки, а некоторые и по три, по четыре дня. Раненые положительно лежали друг на друге. У одного была совсем оторвана нога, у другого перевязана, но повязка обратилась в какую-то красную массу. Лужи крови быстро распространились по полу, у многих от гниения уже слышался запах. Вещей наших все не было, а тут раненые. Я приходил в отчаяние – каждая минута была дорога. Меня поражало, среди этих лежащих изуродованных людей не слышно было стонов, и только когда их брали с полу, чтобы нести в операционную или для перевязки, то некоторые из них не выдерживали и глухо стонали. Удивительно терпеливы были эти турки и особенно албанцы. Французы уступили часть перевязочного материала нашим врачам, и работа закипела.