Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Но что делать, если нет надлежащей иконы? Никоим образом не поклоняться неподобающим образам, но молиться на небо и на восток[1773].

Затем, по-видимому, идут беседы, которые в окончательно подготовленном сборнике занимают два первых листа и которые в некоторых рукописях объединены в «Книгу на крестоборную ересь».

В первой Аввакум в форме воспоминаний коротко говорит об обманных действиях Никона, о наивности своей и Стефана и рассказывает дивную повесть о мучениках, начиная с Павла Коломенского, продолжая Даниилом Костромским, Логгином, Гавриилом и кончая Авраамием, волжскими самосожжениями и пятью «нагими» пустозерскими узниками. Здесь звучит все тот же мотив, все так же уместное увещание умереть за веру.

«Господь избиенных утешает ризами белыми, а нам дает время ко исправлению. Пощимся Господа ради (…). Душе моя, душе моя, востани, что спиши! (…) Виждь, мотылолюбная, и то при тебе: бояроня Феодосья Прокопьевна Морозова и сестра ея (…) и (…) Марья Герасимовна с прочими! Мучатся в Боровске, (…) алчут и гладуют. (…) Жены суть, немощнейшая чад (…) А ты, душе, много ли имеешь при них? Разве мешок, до горшок, а третье лапти на ногах. Безумная, нут-ко опрянися, исповеждь Христа, Сына Божия, явственне, полно укрыватися того. (…) само царство небесное валится в рот. А ты откладываешь, говоря: дети малы, жена молода, разориться не хощется. (…) А ты (…) не имеешь цела ума: ну, дети переженишь, и жену-ту утешишь. А за тем что? не гроб ли? Та же смерть, да не такова, понеже не Христа ради, но общей всемирной конец»[1774].

Вторая беседа, внутренне связанная с первой, говорит о восьмиконечном кресте, трисоставном, по речению пророка Исаии, из кипариса, певга и кедра и трехчастном, к которому Пилат добавил сверху дощечку с надписью. Именно его имеет в виду св. апостол Павел, когда он говорит о долготе, широте, высоте и глубине, которые равны небесам. Только этот крест должен быть в алтаре и жертвеннике, на куполах церквей и на иконах, вообще во всех тех местах, где совершается поклонение святыне. Один этот крест повергает дьявола в бегство. Семиконечный крест уже не есть крест Христов, а Петров. Этот крест имеет свое место в алтарях, за престолом на стене; «стой тут неподвижно, гляди на престол и на церковь и люди Христовы паси, по заповеди Его, якоже приказано тебе стадо сие». Что касается четвероконечного креста, это лишь образ креста Христова. Этот крест появляется в Ветхом Завете у Моисея; Иисус Навин также складывал руки крестообразно, останавливая солнце и тем способствуя поражению врагов; им же пользовался во рве львином Даниил, а также Иона. Но все это содействовало лишь телесному спасению. Крест этот не проклят; он тоже имеет свое место в церкви, но только на ризах, стихарях, епитрахилях и пеленах. Ошибкой латинской ереси было поставить эту «тень» на место истинного креста Христова, изображать на этом кресте Христа Распятого.

Таково было весьма находчивое объяснение, которое Аввакум приводил[1775] для того, чтобы оправдать сосуществование в церковной традиции нескольких форм креста[1776]; таковы были те ответы, которые он предлагал на недоуменные вопросы верующих. Попутно он рассказывает своеобразную апокрифическую легенду о Кресте Господнем. После чего он добросовестно написал:

«Я, грешный, сице читал, а не в церковных же книгах, кои обносятся во церкви (…), но в лежащих и не свидетельствованных. Аще сие правда, или ни, Бог весть. Аз верую крепко пророкам, апостолом, богословцем всем»[1777].

Перед тем, чтобы закончить свою книгу, он написал еще две беседы, несколько иного характера. Одну на определенное трудное место послания к Римлянам (Рим. 4: 13 – 5: 4) об оправдании верой, другую – на притчу о работниках, пришедших с первого по одиннадцатый час (Мф. 20: 1–16). Но сознательно обходя богословские вопросы, Аввакум очень быстро обращался к волнующим его вопросам современности.

В первой беседе мы видим удивительно хорошую разработку – правда, смелую, широкую и непосредственную – следующей темы об ограблении церкви: «Мать нашу ограбили святую церковь, да еще бы мы ж молчали!» Один «за сердце ухватил, еже есть престол святый», другой принялся за голову, изменив крест; третий, «кобель борзой», украл антиминс, четвертый – с просфор крест Христов. Далее идет рассуждение о назначении семи просфор, о латинском происхождении уменьшения их числа и употреблении опресноков. Тут же по личным воспоминаниям воспроизводится спор между Спиридоном Потемкиным и Анной Ртищевой. Кончает он тем, что патетически возвращается к основной теме. Вот как они терзают церковь, «рвут, что волки овец-тех миленьких, живых в ад хотят свести людей-тех»[1778].

В другой беседе на тему притчи, напротив, возникает ободрение. Надейтесь, несмотря ни на что, вы, которые ничего не сделали для веры, делатели одиннадцатого часа, ибо «может человек и малым временем велик быти, аще постражет во огни и в муках Христа ради». Тем временем «попекитеся о душах своих», принося Господу «ов убо пост и молитву», «ов же милостиню с любовью», «ин воздыхание и слезы, ов же труды и рукоделие и поклонцы по силе, на колену, триста на день или шестьсот или яко же может и хощет. Вся же с любовию да бывают Бога ради, а не человекоугодия ради»[1779].

Часто приходилось оставлять эти обобщенные советы, чтобы отвечать на конкретные вопросы верных. Прежде всего перед общинами вставала большая проблема отношений с более многочисленным и более сильным никонианским окружением. Острее всего этот вопрос стоял у московской общины старообрядцев. Вскоре после смерти Киприана Аввакум написал ей длинное письмо.

После обычных увещаний – сегодня или завтра все равно умрем – Аввакум конкретно разрешает те вопросы, по которым к нему обратились.

Как почитать сожженных братьев? Если Бог не прославил их чудесами, не писать им икон, но бережно хранить их останки, приносить им каждение и целование, призывая их следующим образом: «Отче мой или брат, елико имати дерзновение к Богу, молися о мне, грешнем».

Можно ли исповедоваться и причащаться без священника? – Лучше, говорят правила, исповедоваться «искусному простолюдину, нежели невеже попу, паче же еретику». В нынешнее время гонений по необходимости – исповедуйте друг другу согрешения и молитеся друг за друга, «яко да исцелеете». И пусть каждый сам причащается. Для этого Аввакум рекомендует последование, указанное им ранее в Житии. Детей может причащать взрослый.

Крещение, совершенное священником никонианского поставления, действительно ли оно? Да, если оно совершено по старому Служебнику. Куда же деться? «Нужда стала». «Иной станет в попы-те, а душею о старине-той горит». Но нельзя позволять крестить священнику (даже старого поставления), если он служит по новому Служебнику[1780].

Какое значение имеет никонианское благословение? Крест может быть и истинным, а молитва дьявольская.

Если кто-либо умер, приняв никонианские таинства, что думать о нем? – «Поминайте покойников-тех, кои по новому причащены: разберет Христос, какова в ком совесть была».

Как смотреть на монаха, поставленного никонианами, но по старым книгам? – Он монах – «Господь видит нужду человеческую».

Бывают случаи, когда официальное духовенство насилует совесть – как соблюдать чистоту? Если силой затащат в церковь, твори молитву Исусову и не слушай их пения. Если силой заставят исповедаться? «Аще нужда и привлечет тя, и ты с ним в церкви-той сказки сказывай: как лисица у крестьянина куры крала, прости-де, батюшко, ея-де не отогнал; и как собаки на волков лают: прости-де, батюшко, я-де в конуру собаки-той не запер». Или же «ты ляг перед ним, да и ноги вверх подыми, да слюны попусти, так он и сам от тебя побежит: черная-де немочь ударила».

Но нет, это не настоящий совет Аввакума! Он тут же поправляется: «Простите-су, Бога ради, согрешил я пред вами. (…) Уж горе меня взяло от них. (…) Плюйте на них, на собак! Ведь оне воры: и дочерей духовных воруют. Право, не лгу. Исповедайте друг другу согрешения» (как советует св. апостол Иаков).

«А на молебны-те хотя и давайте им, а молебны-те в Москву-реку сажайте». «А с водою-тою, как он приидет в дом твой и в дому быв, водою и намочит: и ты после ево вымети метлою, а робятам вели по-за печью от него спрятатися, а сам с женой ходи тут и вином ево пой, а сам говори: прости, бачко, нечист, – с женой спал и не окачивались, – недостойны ко кресту; он кропит, а ты рожу-ту в угол вороти, или в мошну в те поры полезь, да денги ему добывай (…) А хотя и омочит водою-тою: душа бы твоя не хотела!»

Официальная церковь не считала кощунством силой навязывать свои таинства старообрядцам; почему бы им и не прибегать ко всевозможным ухищрениям, чтобы избегать того, что с их точки зрения было не таинством, а осквернением? С этого момента оказалось найденным то оружие, которым они пользовались на протяжении двух веков: откуп – освобождение от насильственного обращения с помощью денег. То, что Аввакум выражал здесь без точных формулировок, без четких разграничений, но не без крепких словечек, в которых он сам потом раскаивался, но, в сущности, высказываясь очень умеренно и глубоко мудро, – это было не что иное, как весьма нужная наука: казуистика старообрядчества.