Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

О времени, о жизни

Даже в самых смелых предположениях невозможно предвидеть, что в наши дни может появиться новая информация, как-то связанная с этой очень старой историей, а вот надо же, появилась, откуда и ждать никому в голову не придет.

А было так. Мы с сестрой при каждой нашей встрече, сами того не планируя, время от времени заставали себя за увлекательной беседой под девизом «а ты помнишь?». Вспоминали детство, когда оставались вдвоем и она мне сказки рассказывала, пока не усну. Или как бабушка зимой мороженые сливы грела для нас, прикладывая к теплому печному изразцу. Или еще какие-нибудь только для нас значимые мелочи. Однажды, как раз в Вильнюсе, в том самом вымечтанном нашем доме, не скажу даже, по какой ассоциации, вспомнили рассказы нашего папы о его раннем, еще варшавском детстве, о комнате, которую они делили с братом и не пускали туда младших сестричек. Так было до начала Первой мировой войны, когда их отец, а в будущем наш с Линой дед, был призван в армию, а мать увезла детей на Украину, и там они уже и остались. Наш дедушка Песах-Петер Быстрицкий по образованию был инженером легкой промышленности, он владел обувной фабрикой, понятно, что семья не бедствовала.

Потом, уже после революции, в голодное и скудное время брат нашего папы поехал из Украины в Польшу, в Варшаву, в надежде вывезти какие-нибудь оставленные там ценности, пришел в дом, где родился, его встретил человек, который по договору с владельцем дома обеспечивал сохранность всего оставленного. Он поводил нашего будущего дядю по дому, показал ему все, что тот хотел видеть, а потом сказал:

— Ты все видел, передай отцу, что я свои обещания выполняю. Если хочешь здесь пожить, живи, потому что хозяин дома — твой отец. Но я не дам тебе вынести отсюда даже спичечный коробок. Потому что хозяин дома не ты.

Мы с сестрой часто вспоминали эту семейную историю, и она всегда говорила:

— Какие хорошие люди раньше были — добросовестные, ответственные. Наши родители такие же. Наша задача — хранить в себе эти качества и воспитать эти принципы в наших потомках. Это миссия общественного масштаба.

Не имея собственных детей, Лина всегда по-матерински относилась к моему сыну, к его детям, говоря: «Наш сын, наши внуки».

Может, под влиянием этих разговоров, а может, просто оказия выпала — давно дело было, чуть ли не 10 лет назад, — поехала я в Варшаву посмотреть на этот замечательный двухэтажный особняк по адресу Аллеи Иерусалимские, 19. Действительно нашла, жестянка с таким номером располагалась на красивом, новом многоэтажном здании на красивой новой улице. Понятно, что это все — послевоенная застройка. По возвращении домой я выставила какую-то информацию о поездке в Фейсбук. Подробностей не помню, но точно имен не называла, только адрес. И вот теперь, спустя годы, меня настигла та неожиданность, из-за которой я все это и рассказываю.

Совсем недавно, на излете ковидного 2021 года, бесконечный и бессистемный виртуальный поток новостей принес мне информацию, связанную именно с этим домом, который мог бы стать нашим, если бы не гримаса истории. Гонцом интернета оказалась польская журналистка Малгожата Вжесиньска. Раньше судьба нас не сводила. Оказалось, что когда-то она брала интервью у Элины. И теперь под натиском потока информации о нас с сестрой, бушевавшей в СМИ, она меня разыскала и рассказала, что дом не разбомбили, просто он от старости обветшал, превратился в руину. Шутка ли, больше столетия миновало. И ценно то, что незнакомая женщина не пожалела времени, сил и внимания, рылась в архивах, прислала мне старые фото нашего дома.

Так я получила Малгожату. Может, рано радоваться, но я верю, что мы подружимся. Когда-то мои родители оставили мне в наследство своих друзей, все они были замечательные люди. Потом по естественным причинам их не стало, но я помню и чту. Моя сестра тоже оставила мне доброе наследие — это ее бывшие ученицы, теперь уже не юные актрисы, ее друзья, коллеги и партнеры по сцене и экрану, ее соседка по дому и закадычная подруга по жизни. И вот теперь Малгожата. Это все, не считая долгой дороги жизни, которую мы с Элиной прошли вместе, рука об руку, пока она была жива, и с которой стараюсь не свернуть, пока жива я.

Время идет, время уходит, но нам остаются его неизгладимые следы. Его поток несет без разбора хорошее и плохое, и порой мы не сразу в силах отличить одно от другого. Что же это такое — время? Мне кажется, это сама дорога жизни — не моей или вашей, а жизни как таковой, во всем ее бесконечном многообразии. И чтобы это понять, его надо просто ценить и любить, как мы ценим и любим себя.

По ходу жизни

Свое варшавское детство наш папа редко вспоминает, во всяком случае вслух, как и годы своей учебы на вечернем отделении мединститута.

Чаще он вспоминает более раннее — учебу в коммерческом училище с углубленным изучением иностранных и древних языков. Во всяком случае, во время учебы в мединституте у него с латынью проблем не было, а позднее с удовольствием пел он дочерям по-немецки походную песню «Во Францию два гренадера…», — с листа переводил любой текст с иврита на русский. В те времена в нашем доме книга была участницей жизни, за застольными чтениями по вечерам папа перевел нам книгу о Варшавском гетто, и мы всеми силами старались, чтобы он не почувствовал, что мы видим, как криком кричит его душа от этих кровавых строк. И вся его биография на тот момент — армейская служба в годы войны и после победы, обширный опыт практикующего врача, а до того еще и опыт научной работы в области санитарии и эпидемиологии, так пригодившийся в послевоенной Литве, — все это привело доктора Быстрицкого к непоколебимому убеждению,