Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

Охранник останавливает меня у входа.

— С собаками нельзя.

Хоть вой на луну, как я ненавижу эту фразу. Серьёзно, кто вообще решил, что люди лучше собак? Постре стоит тысячи таких, как я.

Женщина, с которой он только что разговаривал, поднимает голову, затушив сигарету, и моргает, узнавая меня.

— О, здравствуйте. — Это та самая доброжелательная блондинка.

Как и в первый раз, её взгляд скользит по моим татуировкам и серьге, но затем она улыбается так, как улыбаются бабушки, которые любят тебя, несмотря ни на что. Те самые, что ворчат про «странную молодежь», одновременно кладя тебе самый большой кусок пирога.

Честно говоря, она мне нравится. Тем более что наклоняется к Постре, словно разговаривает с младенцем.

— А кто это у нас тут такой? — говорит она, обращаясь к собаке.

Я вижу шанс.

— Не могли бы вы приглядеть за ней? — спрашиваю.

И прежде чем она успевает ответить, вкладываю ей в руку резиновый мячик, который держал для снятия стресса.

— Можете бросить ей. Она отлично ловит на отскоке. Проверьте сами. Спасибо.

Я захожу в здание, оставляя её в ступоре, пока сам направляюсь к кабинету её начальницы. Ждать в приёмной — это не для меня.

Моя уверенность, казалось бы, непоколебимого охотника, сходит на нет, как только я захожу в кабинет. Чёртова прокурорша выглядит так сексуально, что одного её вида достаточно, чтобы выбить из равновесия. Она сидит за компьютером, нацепив очки с красной оправой, идеально сочетающиеся с её образом вызывающей секретарши.

Главный союзник глобального потепления? Это она.

Существует бесконечный список причин, по которым её следовало бы заковать в наручники.

Я сглатываю и пытаюсь игнорировать мысли, которые не способствуют выбору правильной статики.

Поначалу она даже не замечает меня, будто считая меня своим помощником. Когда её взгляд наконец отрывается от экрана, она поднимает бровь с насмешливым удивлением, слегка приоткрыв рот.

— Святая Мария, помоги мне, — думаю я. Поправляю штаны как можно незаметнее, потому что моя анатомия решила выйти из-под контроля. Слава богу, что я надел длинную свободную футболку. Проклятые очки, это просто перебор.

Сжимаю кулаки от злости. Она играет со мной. Ровно как и с нашим страхом.

— Ты собираешься убить мою семью?

Она снимает очки и устало массирует переносицу. Затем её лицо принимает выражение презрения.

— Я не привыкла платить той же монетой.

— Конечно. Потому что ты растягиваешь всё как можно дольше, — выплёвываю я.

Её рука тянется к шее, к тому месту, где недавно была цепь из серебра. Осталась лишь красноватая отметина.

Я чувствую, как всё внутри закипает. Я наклоняюсь над столом:

— Не смей приближаться к ним.

Она встаёт и копирует мою позу, наклоняясь ко мне. Её глаза почти впиваются в мои.

— А если я осмелюсь, что ты сделаешь, охотник? — Она так близко, что я могу почувствовать её дыхание. Сглатываю. — Воткнёшь мне в сердце кол? — Её губы складываются в наигранно жалобный жест. — Потому что в прошлый раз тебе это отлично удалось, да?

Я отступаю, неспособный найти аргументы в свою защиту. Как Доме, вхожу в фазу отрицания.

— Я видел, как ты умерла.

Говорю твёрдо, словно это может сделать сказанное реальностью. Смотрю ей на грудь, туда, где моя мать всадила клинок из серебра.

Обхожу стол, чтобы встать перед ней, и срываю пуговицы её рубашки. Отодвигаю кружевную ткань лифа, сегодня он лиловый. Там, где серебро пробило её кожу, остался уродливый ожог. Больше ничего. Скоро он заживёт.

— Я видел, как ты умерла, — шепчу, проводя большим пальцем по шраму, словно пытаюсь понять, прочитать правду на его рельефе.

— Жаль тебя разочаровывать.

Наши взгляды встречаются. Она обхватывает моё запястье, но руку не отводит. Чёрт, её прикосновение не должно быть таким тёплым.

Или это я разогрет до предела? Мои пальцы медленно сползают ниже, под ткань лифчика, и я чувствую, как её сосок напрягается под моими подушечками.

Я рычу и резким движением прижимаю её к стене. Правая рука так и остаётся на её груди — видимо, решила, что жить будет там, возвращайся за ней завтра, если получится. Левой рукой, согнутой в локте, я блокирую ей горло, не давая высвободить клыки, которые она уже обнажила. Она шипит, издавая этот низкий звук, похожий на рычание кошки. Я прижимаю её чуть сильнее в ответ. А моя правая рука всё так же нагло остаётся там, где была, будто ей больше некуда идти.

Я смотрю ей в глаза и сжимаю губы от злости, потому что… ну, потому что я хочу её поцеловать. А это было бы чересчур глупо даже для такого одноклеточного, как я.

Вместо этого я сжимаю её сосок, который твёрд, как алмаз, под моей мозолистой ладонью.

— Ты меня околдовала?

Спрашиваю, буквально шипя ей в лицо. Мне нужно, чтобы она сказала «да», чтобы хоть какая-то логика объясняла, почему я веду себя, как идиот.

— Ты сам себя околдовываешь, охотник, — с той самой фирменной усмешкой отвечает она.

Значит, она полностью согласна с тем, что я идиот.

Я снова рычу и прижимаюсь к её телу всем своим весом, что оказывается ошибкой, потому что становится очевидно: её сосок — не единственное, что сейчас твёрдое. Она чувствует это, приподнимает бровь с видом «Ну что, убедился?». И даже позволяет себе ухмылочку.

Чтобы отвлечь её внимание, я легонько постукиваю по её клыку ногтем среднего пальца.

— Это всё из-за моей крови?

«Ты хорошо пахнешь».

— Да, — отвечает она, снова усмехаясь. — Из-за твоей крови, которая сейчас сосредоточена в одном месте.

Она шевелит бедрами, ещё больше подчёркивая, что да, моя эрекция здесь, и она очень рада её видеть. Чёртова одноклеточная нейрона. Глупая ошибка на полную катушку.

Хмурюсь от раздражения, а она… Она! Эта проклятая женщина еле сдерживает смех. Её грудь подрагивает, пока она прячет смешок, лениво облизав зубы.

Серьёзно, последнее, чего ты ждёшь, прижав к стене существо ночи, — это чтобы оно смеялось тебе в лицо.

Я не отпускаю её шею, но правая рука уже скользит ниже, задирая подол юбки. Провожу пальцами по её трусикам. И, обнаружив их предательски влажными, позволяю себе самодовольную ухмылку.

— В эту игру мы оба умеем играть…

Смотри-ка, больше не смеётся. Губы приоткрыты, взгляд стал тёмным.

Когда мой палец проникает под ткань её белья и скользит по влажным складкам, я наклоняюсь к её уху:

— Дьяволица.

Может, это потому, что мне смешно, как мама называет её на испанском. А может, потому, что мне нужно напоминание, кто она. Убийца. Враг. Как бы то ни было, ей это прозвище подходит куда больше, чем «крольчонок».

Мне стоит отстраниться, уйти отсюда. Но мой палец двигается дальше, проникая глубже, скользя по нежным стенкам влагалища. Она издаёт глухой стон, и я, как проклятый, кусаю свои губы. Смотрю ей в глаза и понимаю, что из этого сада я не выберусь, пока не откушу яблоко.

Я достаю деревянный кол, спрятанный за поясом. Остальное оружие пришлось оставить в машине, чтобы пройти через металлодетектор у входа. Показываю ей его.

— Попробуешь укусить — воткну.

Вряд ли это её убьёт, но неприятно точно будет. Вот он, идеальный способ ухаживать за дамой.

Она закатывает глаза, посмеиваясь и будто призывая небеса на помощь.

— Мне не интересен фастфуд. — Её ухмылка перекошена.

— О, значит, я больше не пахну вкусно? — подначиваю, прижимаясь к ней сильнее. Да кто она такая, чтобы отвергать такой аппетитный экземпляр?

Я провожу ладонью круговые движения, и её тело откликается — дрожащие ноги, изогнутая спина. Она требует большего, но, услышав, как меня только что назвали «пустой тратой времени», я отстраняюсь, чтобы немного подразнить её.

В ответ она громко выдыхает, сжимая губы и обнажая клыки. Придётся признать — этот жест раздражает и… немного завораживает.

Она тянется к моему ремню, расстёгивает его быстрым движением, так что ткань соскальзывает с моих бёдер, и бросает вызов в моих глазах: