Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

Я чувствовал её каждый раз. Но её маска меня запутала.

Я достаю кол и смотрю на её лицо. Оно кажется таким человеческим. Прекрасным. Настоящим. Лицом мечты из теней и лунного света.

Должно быть, она моя половина. Но не светлая, а тёмная. Та тень, о которой говорила тётя Розита. Та, которую я должен уничтожить.

Гнев переполняет меня за то, что она украла у меня мечту, в которую я никогда не верил. Я поднимаю кол.

Она принимает боевую стойку. Не достаёт когтей, ядовитых жал или чего-то ещё, и на мгновение я сомневаюсь.

Но это не может быть ошибкой. Я чувствую её силу в воздухе. Она здесь, центр урагана.

Мы смотрим друг на друга, оцениваем. Двигаемся по кругу, осторожно выверяя каждый шаг.

И тогда серебряная цепь опускается ей на шею. Звенит и впивается в кожу, заставляя её дымиться. Она запрокидывает голову, издавая крик, похожий на вопль тысячи душ, вырвавшихся из склепа.

И, наконец, я вижу их. Её клыки.

Вампир.

Глава 12. Бытие и время

Я отступаю на шаг, ошеломлённый. Застываю, как тогда, в семь лет, когда передо мной появилась гипорагна.

Потому что её тело ещё недавно было горячим, прижатым к моему.

И, честно говоря, ещё потому, что я только что сунул язык ей в рот. В этот рот с двумя острыми клыками, издающий неестественные звуки.

Моя мать, влетевшая через окно и схватившая её за шею, сжимает в кулаке серебряный кастет. Она наносит два быстрых удара, когда та пытается повернуться и укусить её.

— Ведьма, — рычит она и снова бьёт её, не ослабляя захвата.

Бровь рассечена, скула тоже.

Вампирша шипит и извивается, пытаясь вырваться.

Позади меня раздаётся свист пролетающего снаряда. Я даже не заметил, что здесь ещё и отец с Доме. Доме запирает дверь, чтобы никто не вошёл, привлечённый шумом. Отец стоит с арбалетом, из которого только что выстрелил. Болт из древесины священного палисандра, добытого в лесах Амазонии, целился в сердце, но попал чуть ниже грудины.

Вампирша хрипит, оседая на колени, чему способствует удар мамы в сгиб колена.

Пока мама держит её за шею, цепь серебра горит на её коже, а отец с Доме занимают позиции по бокам, целясь в неё оружием.

Я остаюсь в центре, застывший на месте. Мы окружили её, и она это понимает.

Её взгляд смиряется с поражением. Единичная капля кровавой слезы скатывается по её щеке.

Она с достоинством выпрямляет спину, поднимает подбородок и бросает на нас последний взгляд — дерзкий, полный ненависти и решимости.

— Sein-zum-Tode, — вырывается из её перекрытого горла.

«Рождена, чтобы умереть» — слова, которыми прощаются охотники. Это насмешка? Над нами? Надо мной?

Её взгляд вдруг становится язвительным, а улыбка — жестокой и насмешливой, когда она смотрит на меня:

— Тебе стоит сделать это, охотник. — Её взгляд скользит по розе, вытатуированной на моём плече, прежде чем остановиться на Доме. — У тебя меньше шипов, чем у твоего брата.

Я поднимаю кол и делаю шаг вперёд. Всё происходит как во сне, автоматически.

Наши взгляды встречаются. Её глаза полны презрения, бросающего вызов. Она требует, чтобы я завершил начатое. Гордость, ярость, хищная сила. Я сжимаю кол крепче, отвечая ей таким же взглядом.

Потому что это она. Девушка, которая могла бы меня убить.

Но ей не понадобилось бы оружие — достаточно её клыков.

И именно поэтому я её ненавижу. Она — кошмар, пожравший мечту, которую я даже не успел придумать.

Мама резко дёргает цепь, и пока вампирша отклоняется назад, мама быстро обходит её, достаёт зазубренный мачете и с точным, беспощадным движением вонзает его ей в сердце.

Вампирша хватается за рукоять, выступающую из её тела. Глаза широко раскрыты, расфокусированы. Её плоть дымится от контакта с серебром. Узкая струйка крови стекает по уголку её рта. Она приоткрывает губы, и через них уходит жизнь, которой у неё никогда не было.

Мама вытаскивает мачете, и тело падает на пол. Неподвижное. Мёртвое. Пустой взгляд. Клыки всё ещё выглядывают изо рта.

— Слишком медленно, — фыркает мама и швыряет мне мачете, приказав его вычистить. И я уверен, что не присоединился к ним только из сострадания.

Я опускаю голову, сглатываю, подавленный стыдом.

Но взгляд вниз означает, что я смотрю на тело у своих ног.

Хотите убить вампира? Проткните его сердце — и он превратится в горсть пепла.

Однако…

— Почему она не рассыпается? — Мама обходит тело, изучая его с беспокойством. Пинает его носком ботинка, убеждаясь, что вампирша мертва. — Ведьма, — бормочет она и сплёвывает в сторону, затем крестится. Атеистка до мозга костей, но медальон с образом Богоматери Небесного Провидения, покровительницы Пуэрто-Рико, всегда при ней. Она целует его, проведя пальцами по цепочке.

— Возможно, она недавно обратилась, — предполагает Доме. — Поэтому и распад затягивается. А ещё, может быть, поэтому её не беспокоило солнце…

Он сам в это не верит.

Отец молчит — он никогда не говорит, пока не уверен в своих словах.

— Отлично, но мы не можем её здесь оставить, — мама с яростью смотрит на тело. — Чёрт, ну конечно, эта чёртова прокурорша.

Для меня испанский — это язык флирта, а для неё — проклятий, которые она изрыгает на всё небесное и адское. Её бесит, что мы только что убили ту, кто должна была прикрыть насв таких случаях.

А под «такими случаями» я имею в виду ночные убийства, застигнутые врасплох. То, что обычно случается в любое случайное время суток.

Глава 13. Одна извилина

В итоге мы грузим её тело в багажник внедорожника отца, вылезая через те самые окна, через которые они залезли внутрь. Никто не произносит ни слова всю дорогу. Я смотрю на свои руки.

Я видел её при дневном свете, — упрямо твержу себе.

Как я мог знать?…

Доме, сидящий рядом, хлопает меня по затылку и тут же треплет мои волосы:

— Ну давай, брат, не переживай, что мама успела загнать кол в твою подружку раньше, чем ты. — Он смеётся. — Завтра снова будешь строить из себя несчастного щенка. Только попробуй теперь трахнуть кого-то без клыков.

Он сам заливается смехом, а мне хочется его придушить.

С переднего сиденья мама оборачивается и сверлит меня строгим взглядом.

— Я воспитывала тебя умнее, чем это, Хадсон Армандо.

Ну вот и всё. Прощай, мечта унести своё второе имя в могилу.

Я кусаю внутреннюю сторону щёк от злости и отворачиваюсь к окну.

— Ой, да ладно тебе, — вмешивается мой любимый брат. — Поднимите руку те, кто до сих пор не знал, что у Хадсона единственная нейронная связь идёт от его мозга к тому, что у него между ног. — Он хлопает меня по плечу, будто хочет успокоить. — Бедняга, это нормально. Не переживай. Ты просто перегружаешь голову.

Я отталкиваю его с усилием:

— А что, твоя не перегружена, Доменико Базило?

— Зато я не сую туда, где нужно втыкать кол. — И снова заливается смехом.

— Ты вообще никуда не суёшь.

— Прекратите эту ерунду, — резко осаживает нас мама, настроенная далеко не на шутки.

— Но всё-таки… она же чертовски горячая, правда? — пытаюсь найти у неё поддержку, зная, что её бисексуальность обычно работает мне на пользу.

Её хмурое лицо ясно даёт понять, что я перешёл черту. И я сам напоминаю себе, что стоит говорить «была», а не «есть». Я сглатываю, и мне уже совсем не до шуток. Хотя это норма в нашей семье — использовать юмор, чтобы справляться с кровью и смертью, которые нас окружают. Это наш способ не позволить всему этому задавить нас.

— Меня не интересуют твари из потустороннего мира, — холодно отвечает она, и я снова смотрю в окно, наблюдая, как нас поглощает ночная тьма, когда мы выезжаем за пределы города.