Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

В условиях распада «оси» наибольшая дипломатическая активность Риббентропа оказалась связана с Финляндией, выход которой из войны произошел при особых обстоятельствах. Воевала она неактивно, мотивируя свое участие не столько «борьбой с большевизмом», сколько желанием вернуть потерянные в 1940 году территории. Президент Ристо Рюти и главнокомандующий маршал Карл Густав Маннергейм были уверены в победе Третьего рейха, но с течением времени их оптимизм стал угасать. Осенью 1943 года политики начали открыто требовать выхода из войны, а в начале 1944 года об этом заговорили даже в Ставке.

В ноябре 1943 года в Стокгольме полпред Александра Коллонтай, сыгравшая значительную роль в заключении мирного договора 1940 года, заявила, что Москва готова принять финских представителей для переговоров, если те не будут требовать «территории, которые им не принадлежат» (Сталин еще 4 августа 1941 года сообщил Рузвельту о готовности заключить мирный договор с Финляндией и сделать ей территориальные уступки в рамках приобретений 1940 года). Главное было в том, что СССР не требовал безоговорочной капитуляции. Правительство Финляндии отвергло предложение, но после прорыва блокады Ленинграда оказалось более сговорчивым и отправило в Стокгольм экс-премьера Юхо Кусти Паасикиви, имевшего опыт переговоров с русскими. 16 февраля 1944 года финны получили условия перемирия, которые германский посланник Виперт фон Блюхер охарактеризовал как «сносные». 26 марта Паасикиви был уже в Москве. Блюхер назвал это предательством, которое приведет или к большевизации Финляндии, или ее оккупации вермахтом. 22 июня Гитлер послал в Хельсинки Риббентропа, который несколько дней выкручивал руки Рюти и министру иностранных дел Карлу Рамсаю, требуя декларации о том, что их страна не пойдет на сепаратный мир и останется на стороне рейха. 26 июня президент сделал требуемое заявление. Рейхсминистр одержал дипломатическую победу — последнюю в своей жизни и самую непродолжительную: в конце июля Рюти ушел в отставку. 1 августа президентом стал Маннергейм, который через несколько недель начал переговоры с СССР, дезавуировав заявление своего предшественника. 2 сентября он сообщил немцам о выходе из войны, стараясь сделать это как можно мягче. Ввести войска в Финляндию оказалось невозможным, устроить пронацистский путч тоже. 19 сентября перемирие с «союзниками» было подписано. Маннергейм — единственный из лидеров стран «оси» — сохранил свой пост, а Финляндия не была оккупирована. Говорят, что Сталин позже сказал Паасикиви: «Вы должны за все благодарить вашего старого маршала»{32}.

Вояж в Хельсинки стал последним официальным визитом рейхсминистра за границу. Однако «Риббентроп считал, что дипломатическая жизнь должна продолжаться, — вспоминал итальянский посол Анфузо, — дабы никто не сказал, что Берлин больше не столица. На Вильгельмштрассе создали призрачную имитацию светской жизни. Каждую неделю нас звали на обед в отель „Адлон“. […] Последний обед, на котором я присутствовал, совпал с переходом американцев через Рейн по мосту в Ремагене», что произошло 7 марта 1945 года{33}.

Массовый исход коллаборационистов всех мастей из освобожденных стран привел к созданию многочисленных правительств в изгнании, национальных комиссий и комитетов. Одним из них стал Комитет освобождения народов России (КОНР), о создании которого было объявлено на учредительном съезде в Праге 14 ноября 1944 года. Возглавивший КОНР генерал-лейтенант РККА Андрей Власов в заключении своей «тронной речи» сообщил, что 11 ноября его принял Риббентроп (запись их беседы неизвестна), который «выразил полное понимание целей, которые ставит перед собой Комитет, и обещал свою поддержку».

«Власовское движение» — болезненная тема, поэтому ограничусь лишь теми аспектами, которые касаются непосредственно рейхсминистра. Среди первых немецких контактов Власова были Клейст и Хильгер, высоко оценившие его политический потенциал, однако соперничество МИД, ОКВ, СС и ведомства Розенберга вкупе с недоверием Гитлера к русским долгое время мешало использовать его. Весной 1943 года Риббентроп добился развертывания «акции Власова» в пропагандистских целях, но в июне Кейтель и Розенберг общими усилиями запретили ему вербовку добровольцев и агитацию на оккупированной территории. 29 июня Хильгер писал шефу, что «замедление или же свертывание акции Власова в настоящий момент самым неблагоприятным образом повлияет на позицию населения оккупированных областей и всерьез поставит под вопрос саму возможность дальнейшего использования частей, сформированных из уроженцев России». Только осенью 1944 года Власов добился признания со стороны Гиммлера и Риббентропа, который 21 октября телеграфировал в Ставку фюрера, что именно он первым предложил привлечь генерала к сотрудничеству, а теперь узнает о его встрече с рейхсфюрером СС «из прессы». Соглашение между КОНР и Имперским правительством, заключенное 18 января 1945 года, подписал статс-секретарь МИДа Штеенграхт. Образцом для него стало соглашение с бельгийским фольксфюрером Леоном Дегрелем, подписанное 23 ноября 1944 года{34}.

В упомянутой телеграмме Риббентроп сообщал, что «германско-русский вопрос — это то, чем я занимаюсь ежедневно». 17 июля 1944 года он собрал в Ставке Шуленбурга, Хильгера и Хессе, чтобы обсудить очередное предложение японского императора о посредничестве. Фюрер не отверг идею с ходу, заявив, что должен подумать и посоветоваться с дуче, приезда которого ожидал со дня на день. Риббентропа беспокоило, не разорвет ли Япония союз с Германией, если получит отрицательный ответ, тем более после успешной высадки англо-американских войск в Нормандии. Он сам был готов вести переговоры, однако 20 июля в «Вольфсшанце» взорвалась бомба, заложенная в бараке, где проходило совещание, полковником графом Клаусом фон Штауфенбергом. Гитлер должен был погибнуть, но в результате был лишь несильно контужен. Муссолини приехал несколько часов спустя: последняя, как оказалось, встреча диктаторов прошла в обстановке эйфории из-за чудесного спасения… и взаимного недоверия паладинов фюрера, из которых Риббентроп имел особенно бледный вид{35}.

Среди заговорщиков оказалось немало дипломатов: бывшие послы граф Фридрих фон дер Шуленбург и Ульрих фон Хассель были казнены по приговору Народной судебной палаты. Риббентроп попытался вступиться за первого, но ему посоветовали не лезть не в свое дело. Борман потребовал головы рейхсминистра: если тот знал о заговоре — предатель, если не знал — идиот. Но Гитлер защитил Риббентропа. А если бы он не сделал этого? Если бы тот был снят с должности и арестован, как Карл Хаусхофер, или угодил в концлагерь, как экс-президент Рейхсбанка Яльмар Шахт, которого в мае 1945 года освободили (и сразу же арестовали вновь) «союзники»? Рискну предположить, что суда победителей он бы не избежал, а вот эшафота — вполне возможно. Но этого не случилось, и рейхсминистр принялся громко обличать «изменников» и «трусов».

Однако уже 30 августа Риббентроп «передал фюреру памятную записку[92] с просьбой уполномочить меня немедленно предпринять зондаж во всех направлениях с целью заключения мира. […] Записку я начал словами: „Задача дипломатии — заботиться о том, чтобы народ не героически погиб, а продолжал существовать. Любой путь, ведущий к этой цели, оправдан, а неиспользование его может быть охарактеризовано лишь как достойное