Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

Петеру Клейсту, который был этим эмиссаром, приходится верить на слово: в германских документах следов его миссии нет, британские до сих пор засекречены, о советских ничего не известно. Несмотря на службу в министерстве Розенберга и на связи с СС, Клейст оставался «человеком Риббентропа» и был заинтересован в том, чтобы привлечь на сторону рейха антисталински настроенных русских. Эмиссар не был уполномочен делать какие-либо предложения. Ему лишь предстояло выяснить, готов ли Сталин заключить мир, и если да, то на каких условиях.

В Стокгольме 14 декабря 1942 года Клейст встретился с бизнесменом Эдгаром Клаусом, о котором известно немного: еврей из Риги, до 1919 года жил в России (утверждал, что зимой 1917/18 года в Самаре встречался со Сталиным и Троцким), затем в Германии, Словении и Литве. Работал на Абвер (в апреле 1941 года встречался в Берлине с Канарисом) и, возможно, на советскую разведку. В мае 1941 года Клаус перебрался в Швецию, чтобы собирать для Абвера информацию о противнике, и установил некий контакт с советским посольством. Клейсту он сказал, что русские «дозрели» до переговоров о сепаратном мире, но доказательств не представил (Сталин мог попугать союзников, не спешивших открывать второй фронт в Европе). На основании полученных от Клауса сведений Шуленбург сделал вывод, что он заслуживает доверия и внимания[90]. Риббентроп, связанный приказом Гитлера, велел прервать зондажи, но сохранить контакт с Клаусом до лучших времен{13}.

Дипломатический 1943 год начался для Риббентропа в Риме. 19 февраля он велел послу Макензену сообщить дуче о своем желании посетить Вечный город. Тот (речь о дуче) поинтересовался намерениями рейхсминистра и заверил его через посла Альфиери, что недавние изменения в итальянском правительстве не означают перемены курса. В конце января — начале февраля Муссолини перетряхнул военное и политическое руководство, причем перестановки не позволяли делать однозначных выводов. После потери Триполи маршал граф Уго Кавальеро был снят с поста начальника Большого Генерального штаба и уволен в отставку; его сменил генерал армии Витторио Амброзио, пользовавшийся плохой репутацией у немцев, а позже сработавшийся с союзниками. 5 февраля дуче снова назначил самого себя главой МИДа, возложив текущее руководство на опытного дипломата статс-секретаря Джузеппе Бастианини. Кресел лишились считавшиеся либералами ветераны фашистского движения граф Дино Гранди ди Мордано (министр юстиции, бывший глава МИДа и посол в Лондоне) и Джузеппе Боттаи (министр национального образования), экстремисты Алессандро Паволини (министр народной культуры) и Ренато Риччи (министр корпораций), радикал Гуидо Буффарини-Гуиди (министр внутренних дел), а также маркиз Паоло Таон ди Ревель (министр финансов), Рафаэлло Риккарди (министр внешней торговли и валюты), Джованни Хост Вентури (министр коммуникаций). Однако Чиано, ставший послом в Ватикане, Гранди, Буффарини-Гуиди и Боттаи сохранили места в Большом фашистском совете{14}.

Здоровье дуче заметно пошатнулось. Покончив с перестановками, он уехал лечиться и вернулся в Рим только 24 февраля, накануне приезда гостя. Риббентроп привез письмо фюрера от 16 февраля с подробным анализом ситуации и планом дальнейших действий, написанное, по словам британского историка Уильяма Дикина, «вагнеровским языком», который предстояло перевести на дипломатический. Положение на Восточном фронте он обрисовал как сложное: Германия не будет продвигаться дальше, но закрепится на Украине и парализует возможное наступление противника; шансов на мир со Сталиным нет, поскольку русским нельзя доверять. Однако в разговоре рейхсминистр неожиданно разразился панегириком Сталину, которого назвал «человеком несомненно исторического значения», «упрямым фанатиком и ледяным реалистом, который господствует над всем в России и при котором никто не может рта раскрыть»: он не отступит от намеченных целей, выждет сколько нужно, пойдет на любые жертвы, но добьется своего.

Балканы, продолжал излагать Риббентроп послание Гитлера, будут замирены любой ценой — это относилось и к партизанам-националистам Дражи Михайловича, и к партизанам-коммунистам Иосипа Броз Тито. Сицилия, Сардиния и Корсика должны быть максимально укреплены. Испания получит оружие, если готова защищать свою территорию от возможной высадки «союзников». Турция останется нейтральной, поскольку боится и немцев, и русских. В ответ Муссолини и Амброзио нарисовали мрачную картину возможностей Италии на Балканах, поскольку против партизан еще никто не научился эффективно бороться. Бастианини как новичок на таких встречах помалкивал. Наибольший оптимизм Риббентроп проявил во время встречи с королем Виктором Эммануилом III, состоявшейся 27 февраля, убеждая собеседника, что у «оси» всё обстоит прекрасно, а внутреннее положение Британской империи и СССР делается всё хуже и хуже. Монарх вежливо улыбался. На гостя дуче произвел неплохое впечатление, Бастианини — никакого, Амброзио — отрицательное, поскольку заключить соглашение о совместных действиях в Югославии не удалось. «В итальянском верховном командовании присутствуют тенденции, которые нельзя в полной мере назвать фашистскими», — осторожно охарактеризовал рейхсминистр то, что через несколько месяцев окажется откровенным пораженчеством{15}.

Поездка в Рим стала подготовкой очередного «Зальцбургского сезона» в апреле. Муссолини приехал первым. Оба диктатора выглядели плохо и не могли скрыть друг от друга, что события развиваются совсем не так, как им казалось год назад. Сталинград, Эль-Аламейн и Алжир еще не означали поражения «оси», но сделали ее победу невозможной, причем положение Италии стало особенно тяжелым. 27 января в Касабланке Рузвельт и Черчилль заявили, что закончат войну только безоговорочной капитуляцией противника. Сопротивление Германии на фронте и в тылу ожесточилось, но режим Муссолини дал трещину, залатать которую не могли никакие перестановки. Партнером Риббентропа теперь был не циничный баловень судьбы Чиано, а сдержанный и серьезный профессионал Бастианини. Вместе с Амброзио он подготовил программу, которая предусматривала мобилизацию стран Европы на сторону «оси», с предоставлением им формального равенства, сепаратный мир с СССР с помощью Балканских стран и нейтралов и концентрацию военных усилий в Средиземноморье.

Гитлер категорически отверг предложения — ни мира на Востоке, ни уступок в Европе. Риббентроп выступал в роли «граммофона», повторяя, что «несмотря на некоторые неудачи, неизбежные на войне, сделан хороший шаг… в уничтожении большевизма»: «Германия снова возьмется за большевиков и разгромит их. Она намерена не вторгаться в необъятные русские просторы, но уничтожить большевистские армии. Если русских все время атаковать, их положение будет становиться все хуже». На настоятельные предложения дуче о мире с Москвой немцы ответили почти отрицательно. Почти — потому что не отвергали его в принципе, но принимали при условии нанесения противнику тяжелого поражения, когда Сталину придется согласиться на предъявленные условия: «Русский вопрос может иметь прежде всего военное, а не политическое решение. Политическое урегулирование может быть следствием военного решения. Но только тогда, когда станет абсолютно ясно, что со стороны России нас не ждет военная опасность… Германия не может подпустить русских близко к своим границам… Кроме того, ей нужна Украина. Да и Сталин не готов заключить мир»{16}.

Венгры и румыны были уличены в попытках переговоров с противником, поэтому разговор с Хорти и Антонеску получился строгим. Те пообещали